Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Джо Олсоп писал, что ему повезло встретить Питера Дакина: «Я был в ужасе, так как вспомнил, что имел неосторожность наприглашать гостей, ведь Фло Смит и Афдера Фонда при полном параде требовательно стучали в мою дверь… вскоре стало ясно, что Фло и Афдера сообщили куче народу, включая и президента, что в моем доме будут угощать шампанским. В результате автомобили знай подвозили бесконечное, на мой взгляд, количество гостей. Питер, который вместе со мной встречал их, забеспокоился, хватит ли шампанского, а в дверь опять громко застучали. Я побежал открывать. Эту сцену я никогда не забуду. На улице возникла пробка из большущих черных машин спецслужбы и лимузинов. Все соседи распахнули окна, включили свет, и в каждом окне люди в халатах аплодировали и кричали.

До сих пор помню – на моем пороге стоит новый президент. Он казался лет на десять моложе, в густых рыжеватых волосах белели снежинки. В оживленном настроении Джон всегда выглядел моложе, а нынче, в день своей инаугурации, он просто ликовал. Новые обязанности еще не давили на плечи тяжким грузом, он был в ударе, глаза сверкали огнем, который потом слегка померк. Он объяснил, что Джеки так устала на балах, что поехала в Белый дом спать. А он проголодался, но не сумел найти в Белом доме никого, кто бы его накормил».

Под утро Джон вернулся в Белый дом, где измотанная Джеки спала в Королевской спальне, улегся на широченную кровать Авраама Линкольна и уснул в объятиях американской истории. На следующее утро, когда Чарли Бартлетт спросил, обновил ли Джек кровать Линкольна, он воскликнул: «Еще бы! Только лег – и сразу вырубился!»

Я хочу превратить Белый дом во дворец.

Жаклин Бувье-Кеннеди старшему церемониймейстеру Дж. Б. Уэсту по поводу переезда в Белый дом, январь 1961 года

Джеки любила Джона Кеннеди, он был для нее средоточием жизни, но – наверное, к ее сожалению, – и для многих других людей тоже. Он был солнцем, вокруг которого вращались планеты, политические, общественные, частные. Новая должность придала любви Джеки иной масштаб. Она решила создать в Белом доме ранее невиданную атмосферу и блеск. В личном плане самой, пожалуй, трудной задачей было развлекать неугомонного Джона, которому все быстро надоедало. Белый дом при Кеннеди должен быть не только красивой и величественной резиденцией главы государства, но и уютным семейным очагом, веселым, непринужденным, с хорошей кухней и вином, местом встреч остроумных, элегантных людей, совсем как шато Веррьер Луизы де Вильморен, где Джеки бывала в юности.

Выполнить эту задачу будет нелегко. Когда Кеннеди вступил в должность, Белый дом представлял собой мрачный, малопривлекательный особняк, на который с времен Трумэна, когда его сочли обветшавшим и перестроили, денег особо не тратили. Капитальный ремонт поглотил отпущенные средства, и на отделочные работы их не хватило. Миссис Эйзенхауэр, жена армейского офицера, привыкла к спартанским условиям и переездам, для нее хороший дом означал дисциплину и порядок, а не красоту. Домашнее хозяйство у миссис Эйзенхауэр всегда и всюду работало как часы и по строгим правилам; например, прислуге в Белом доме запрещалось наступать на ковры, и они проводили массу времени на коленях, оттирая случайные следы. В залах для приемов красовались латунные плевательницы, как в столовых и кабаках по всей Америке. По углам стояли горшки с унылыми пальмами. А мебель… в первый же день своего пребывания в Белом доме Джек Кеннеди назвал ее «дешевкой в стиле “Sears Roebuck”», а эстет Джо Олсоп сказал, что все это отдает гостиницей. Уильям Элдер-третий, куратор Белого дома при Джеки, вспоминал: «На втором этаже, где располагались гостевые комнаты, в стены были вделаны питьевые фонтанчики, как в казенном учреждении».

Джо Олсоп, который вместе с Биллом Уолтоном, Франклином и Сью Рузвельт, Леонардом Бернстайном и его женой присутствовал на первом частном обеде, устроенном Джеки в первое воскресенье после инаугурации, помнил, как Белый дом выглядел во времена Франклина Д. Рузвельта, и писал вот что:

Это был огромный старомодный американский особняк, полный симпатичных и весьма разностильных вещей, уютно перемешанных друг с другом, как будто здесь долгие годы жила счастливая, слегка чудаковатая семья. Короче говоря, не было ни единого модного штриха и чувствовалось отсутствие руки декораторов, что мне с моим старомодным вкусом всегда нравилось.

Белый дом Эйзенхауэров, когда они его покинули, являл собою разительный контраст с тем Белым домом, какой запомнился мне со времен Рузвельта… В самом деле, он походил на огромные, совершенно непривлекательные президентские апартаменты в отеле где-нибудь в Канзас-Сити… Помню специфическое сочетание тошнотворно-зеленого и пронзительно-розового, которое миссис Эйзенхауэр выбрала для своей спальни и ванной…

К воскресному вечеру Джеки успела обойти весь дом, где обнаружила немало сюрпризов. «Представляешь, – воскликнула она, – я нашла в подвале целую армию “каллиграфов”». Эти люди… день-деньской выводили красивым почерком приглашения и карточки с фамилиями гостей…

Кой-какие приметы современности тоже оказались полным сюрпризом. Например, два больших закрытых люка наподобие орудийных портов по обе стороны от двери, ведущей из Овальной гостиной в холл второго этажа. Я никогда таких не видел и поинтересовался, что это за штуковины. Президент позвонил, тут же, как по мановению волшебной палочки, появился дворецкий. Президент, который успел выучить имена всего персонала Белого дома, обратился к нему по имени и спросил, что это. Дворецкий открыл один из люков, и там оказался телеэкран. Как выяснилось, в последний год президент и миссис Эйзенхауэр полюбили ужинать у телевизора, причем каждый смотрел свою передачу. Два телевизора понадобились потому, что президент любил вестерны, а миссис Эйзенхауэр предпочитала мыльные оперы.

Джеки выбрала большущее золотое ведерко, размером чуть не с подойник, и оно ожидало нас наверху, в Овальной гостиной, почти до краев наполненное свежей икрой, десять фунтов которой прислал какой-то шапочный знакомый из Палм-Бич, просто в честь их новоселья. Я никогда – ни раньше, ни позже – не видел такого количества икры, тем более свежей… А поскольку к икре подавали Dom Pérignon, бутылку за бутылкой, то всем было хорошо и весело…

Оставаясь наедине, Кеннеди тоже ели с подносов, как Эйзенхауэры, причем каждого обслуживали двое дворецких. Когда Джон пожаловался на еду, Джеки привезла их старую кухарку Перл Нельсон, чтобы она готовила то, что нравится президенту, в частности суп из морепродуктов. Однако, когда приходили гости, все собирались в Семейной столовой – унылом помещении с высоким потолком, темными винно-красными шторами и коврами и стенами неопределенного цвета. Вдобавок там было очень холодно: центральное отопление в Белом доме устарело, а камины не использовались. В тот первый вечер, когда Джеки повела двух своих гостий в Зеленую комнату, чтобы после ужина выпить кофе, они обнаружили там у пустого камина три кабинетных кресла, расставленные полукругом. Президент и его гости тем временем бродили по первому этажу Белого дома в поисках туалета – и не нашли его. Сходная проблема беспокоила президента и в самый первый рабочий день. Систер Пэриш и ее молодой помощник Ричард Нельсон, которые утром работали в Овальном кабинете, обратили внимание на записку, написанную рукой президента: «Джеки, давай объявим войну туалетной бумаге. Черт возьми, где она?»