Оскал фортуны - Анастасия Анфимова

Александра молча тянула воду мелкими глотками.

– Теперь будем писать.

Она вытерла пот.

– Здесь очень душно, почтенный учитель. Нельзя ли открыто окно?

– Нет, – спокойно возразил мужчина. – Мне надо обучить грамоте деревенского увальня за два дня. Бить тебя не разрешили. Калечить тоже. Как же я вобью грамоту в твои тупые мозги?

Алекс подвинула к себе бумагу и чернильницу, а учитель налил себе воды и громко, со вкусом выпил.

На ее счастье, мужчина не предъявлял чрезмерных требований к чистописанию, и когда Александра вновь почувствовала сильнейшую жажду, в ковше еще оставалось немного воды.

– Ты не похож на деревенского дурачка, – прокомментировал ее успехи учитель. – Посмотрим, как у тебя получится составлять слова.

Он повернулся к доске и взял кусок древесного угля.

Вот тут ей пришлось по-настоящему худо. К тому же переработанная вода уже стала проситься обратно. Алекс сделала попытку встать. Соратники вскочили.

– Отлить хочешь? – заботливо поинтересовался учитель.

– Очень, – она криво улыбнулась.

– Напиши правильно слова, и я открою в сиденье дырку. Ты сможешь сделать свои дела в горшок. Если напишешь неправильно, будешь сидеть в мокрых, вонючих штанах.

– Сволочь! – тихо скрипнула зубами Александра. Казалось, еще миг, и она разревется. Даже под ударами палки Вонгыра Алекс не чувствовала себя такой униженной. Ужасная резь внизу живота мешала сосредоточиться, перо выскакивало из пальцев, а мужчина медленно, с расстановкой диктовал: «господин, госпожа, раб, делать…» Он закончил, когда у Александры перед глазами уже плыл туман. Еще чуть-чуть, и она или умрет, или обмочит штаны.

– Больше половины правильно, – похвалил мучитель. – Ты заслужил свой горшок.

«Разве это феодализм? – думала Алекс, лихорадочно развязывая пояс. – Это же фашизм какой-то!»

Мужчина, не брезгуя, сам пошел выносить горшок. Пока он отсутствовал, Александра сидела закрыв глаза и тихо беззвучно плакала.

– Слезы только уменьшат количество влаги в твоем теле, – раздался нудно-равнодушный голос. Она даже не заметила, как мучитель вернулся.

И пытка продолжилась. За окном стемнело. Дважды в комнате сменялись охранники. Алекс уже не помнила, сколько раз она потела и высыхала в этой душной жаре, где каждую каплю воды приходилось буквально вырывать из рук равнодушного монстра, и не меньше усилий требовалось, чтобы пристойно избавиться от переработанной воды. Ее «класс» навестили. Александра не стала разглядывать посетителя. В это время она старательно выводила предложение, открывавшее дырку в стуле.

– Передай господину, – сказал старик вошедшему, а дальше послышалось только: «Бу, бу, бу».

Выпроводив посетителя, учитель проверил написанное и остался доволен. Тонгойское письмо не отличалось большой сложностью, да и разум жительницы двадцать первого века все же оказался более гибким, чем у здешних крестьян. Она уже потеряла счет времени, к жажде добавился голод, но Алекс помалкивала. А то еще накормят воблой и без пива. Кажется, даже учитель начал уставать. Он перестал писать на доске и только диктовал, сидя на лавке. Все чаще и чаще мужчина прикладывался к воде. Лицо осунулось, постарело, под глазами набрякли мешки, голос стал хриплым, а седые волосы слиплись от пота. Только глаза продолжали оставаться тусклыми, как оловянные пуговицы, да интонация была все такой же безжизненной.

Даже кошмар когда-нибудь кончается. Неожиданно для нее учитель наклонился и отпер кандалы на ногах.

– Иди, – тихо проговорил он, вытирая пот. – Тебя проводят.

Александра вскочила и едва не упала обратно в страшное кресло. Она с ненавистью взглянула на мучителя. Тот сидел, закрыв глаза, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышал. От перенесенных страданий у Алекс не оставалось сил даже двинуть ему, как следует. Да и соратники (уже третья пара) не сводили с нее внимательных глаз.

За дверью ее ждал слуга в противном коричневом жилете с фонарем в руке. Подождав, когда из «учебного класса» выйдут соратники, он быстро зашагал по коридору, заставив обессилевшую Александру торопливо семенить за ним.

Сайо переживала счастливейшие дни в своей жизни. Соратник Сабуро благополучно выздоравливал и уже говорил с ней. Словно извиняясь за пережитый девушкой ночной кошмар, судьба преподнесла ей радость общения с семьей Татсо. Вернее, с Сендзо и Даиро. Казалось, сбылась ее давняя мечта и Сайо, наконец, встретилась с людьми, которым интересна поэзия и живопись, а не только виды на урожай и пошлые сплетни. За эти два дня они так сблизились, что даже договорились называть друг друга по именам.

На правах подруги младшая дочь барона уговорила Сайо позировать ей.

– Я все же решила попробовать изобразить человека, – объяснила она свою просьбу. – И хочу написать твой портрет.

Сендзо долго размышляла над материалом для будущей картины. Шелк или бумага? Пока художница определялась с выбором, Сайо ходила по мастерской, разглядывая готовые работы. Звери, птицы, пейзажи. Ей не хотелось огорчать гостеприимную хозяйку, но в картинах чувствовалась какая-то искусственность. Животные не выглядели живыми, а пейзажи настоящими. Сайо подошла к длинному столу, уставленному красками, кисточками, заваленному листами с рисунками. Один показался ей странным. Гостья незаметно оглянулась. Хозяйка деловито натягивала шелк на подрамник. Девушка вытащила заинтересовавший рисунок и вздрогнула. На белом листе короткими, резкими мазками был изображен тигр, терзающий привязанного к столбу человека. От картины веяло болью и застывшим ужасом.

– Нравится? – спросила Сендзо.

Сайо резко обернулась. Девушка подошла совсем неслышно.

– Вижу, что нравится, – улыбнулась баронесса. – Самая удачная моя работа. Три года назад соратники поймали браконьера. А в окрестностях как раз объявился тигр-людоед. Вот браконьер и пригодился для приманки.

– Ты была там? – со страхом спросила Сайо.

– Конечно, – баронесса даже обиделась.

– Я три часа просидела на дереве вместе с братом и охотниками, – девушка улыбнулась. – Но, согласись, картина того стоит.

– Да, – кивнула гостья.

– Я тебе ее подарю! – решительно заявила хозяйка. – Но только после того, как ты мне попозируешь.

Она долго усаживала Сайо возле широкого окна, вертя ее то так, то эдак.

– Ты совсем замучаешь нашу гостью, Сендзо! – засмеялся Даиро, войдя в мастерскую как раз тогда, когда сестра подбирала для Сайо подходящую позу.

– Не мешай нам! – отрезала художница, не прерывая своего занятия. Ее тонкие, холодные пальцы вертели голову гостьи, стараясь поймать нужный ракурс.

– Новая картина – это святое! – вскинул руки Даиро. – Лучше я уйду. Когда сестра пишет, она становится невыносимой.