Две дамы и король - Ольга Играева

Но Мила, поскольку сама очки заказывала и забирала заказ сама, оправы отличает… Спекся Губин! Надо брать!

— Ничего у вас не выйдет, — раздался голос от двери.

Занозин с Карапетяном обернулись и обнаружили, что незаметно для них в комнату проник коллега Сбирский. Сутулый и ехидный, он стоял в проеме — без пиджака, в кобуре под мышкой блестел никелем пистолет. Любил он пофорсить, пижон.

Замечание Сбирского можно было принять за обычное ехидство и карканье, но что-то было в его тоне, что сразу заставило обоих оперов чуть ли не хором поинтересоваться:

— А почему это не выйдет?

— А потому что Губина вашего только что убили, — спокойно объяснил Сбирский. — В дежурку сообщение поступило. Губин Сергей Борисович. Так?

Убит во дворе своего дома выстрелом в голову.

Занозин и Карапетян переглянулись.

— Шутка, что ли? — подозрительно поинтересовался Занозин.

— Какое там! Труп. Ну, честно, мужики! Сам слышал… Между прочим, по признакам — классическое заказное убийство. Не повезло вам…

— Поехали. — Занозин уже сдернул куртку со спинки стула. «Хренотень какая. Опять на нуле, — думал Занозин, спеша по коридору к выходу. — Как пить дать, на нас это убийство навесят… Впрочем, мне даже самому любопытно. Бедный Губин».

…Губин проснулся утром с трудом, с больной головой. В последние дни он маялся непривычной бессонницей и засыпал только с таблетками. Надо было хоть как-то забыться, отдохнуть от бешеной работы мозга, бьющегося над одной-единственной задачей — как спасти холдинг. Голова была забита счетами, расчетами, прикидками и строительством безумных и неосуществимых комбинаций. От таблеток поутру он просыпался несвежим, заторможенным, но это было лучше, чем использовать другое средство — популярное, доступное и убойное, то есть выпивку. Когда он взвешивал все «за» и «против», выбирая между снотворным и водкой, пришел к выводу, что лекарство лучше. Водка помимо заторможенности и тяжести давала зеленый цвет лица, мешки под глазами, дряблые жабьи губы и неистребимый запах. Губин понимал, что ситуация требует от него мобилизации всех сил, концентрации воли и той самой неутомимости, которая в дни молодости так восхищала Лизу. Не спать он не мог. А без таблеток засыпать был не в состоянии.

Лизу он не винил. В конце концов она не обязана его выручать. Сегодня он оборачивался в прошлое и видел собственную идиотскую самонадеянность, казнил себя за безалаберность и за то, что после того первого успеха с изданием библиотеки фантастики у него началось «головокружение от успехов». Не нужно было покупать издательство, нужно было лучше изучать биржевые сводки и динамику курса доллара и котировки государственных ценных бумаг — на них он тогда и погорел самым роковым образом. Надо было лучше разбираться в политике и видеть, куда все катится. Нужно было заранее знать, что правительство отменит льготы по НДС на газетную бумагу и налоговые освобождения для книгоиздательства. Из-за этого и взял тогда тот миллионный кредит…

После отказа Лизы вариантов у него оставалось мало. Собственно говоря, только один. Можно было кинуться в ножки и продаться с потрохами главному конкуренту Изяславского — точно такому же шакалу, который, как надеялся Губин, с удовольствием подложит свинью коллеге. Были у него основания рассчитывать на это — от знакомых он узнал, что недавно магнаты вроде бы столкнулись лбами, пытаясь установить контроль над одним полиграфическим комбинатом. В итоге Изяславский задействовал свои связи в Генеральной прокуратуре, напустил на конкурента финансовую проверку, потом налоговую полицию и пересилил…

Губин не мог не задавать себе вопроса, чем покровительство одного бандита для него лучше, чем покровительство другого, — тот, соперник Изяславского, некий Мейер («Не некий, — поправил себя Губин, — а именно Валерий Мейер, оба слова с очень большой буквы».) тоже ведь не благотворительностью занимается. Ничего лучше того, что предлагал ему Изяславский, он от Мейера не получит. Губин это прекрасно осознавал, но ему уже было плевать.

Он готов был жизнь положить на то, чтобы Изяславскому ничегошеньки не досталось из его бизнеса.

Чтобы ни одной копейки не обломилось ни Изяславскому, ни Булыгину, ни суке Козлову.

Губин вспомнил разговор в «Москоу-плаза», и желваки заиграли у него на скулах. Все последние дни он старался не вспоминать, но в голову постоянно лезли терзающие его самолюбие картинки той унизительной, постыдной встречи… Невозмутимые спины бросающих его Козлова и бугаев, брезгливый палец Изяславского. О своем стыде он помнил всегда. Даже тогда, когда вроде бы забывал. Он по-прежнему уверенно входил в офис, улыбался Миле, обнимал за шею Регину в ее кабинете и целовал ее в зеленые глаза, разговаривал с подчиненными и клиентами Но жгучий мучительный стыд дремал в нем, постоянно напоминая о себе, и с ним надо было что-то делать, жить с ним как ни в чем не бывало Губин не мог.

Он не мог позволить, чтобы все стало так, как хочет Изяславский. Стыд породил в нем неистребимый и нерациональный дух противоречия и противодействия, заглушавший даже чувство самосохранения. Он превратился в его чуть ли не первую в жизни черную тайну, которая тщательно скрывалась от других. Вряд ли он решится рассказать о той встрече кому-нибудь, даже Регине. Особенно Регине.

Губин аж зажмурился и потряс головой, чтобы отделаться от мыслей об этом гнусе Изяславском. «Ладно, хватит», — намеренно грубо приказал он себе.

Губин взглянул на часы — без четверти восемь, пора отправляться в офис. Он выглянул в окно — машина ждала его у подъезда. Олег уже направлялся к подъезду — сейчас поднимется, по дороге проверив лифт, лестницу и лестничную площадку, позвонит в дверь и, когда Губин глянет в дверной «глазок», помашет рукой и скажет: «Сергей Борисович, я здесь».

Выслушав приветствие Олега, Губин сказал, что готов и спустится через пять минут. Олег вернулся к машине. Губин бросил последний взгляд в зеркало, заметил, что по привычке оставил кофе в термосе для Киры, хотя Киры нет вот уже три недели… Никак не привыкнет. Губин подумал о том, что так и не успел купить новую роскошную квартиру или даже построить загородный дом, как планировал, — все было некогда, все казалось, заработаю еще немного, вот тогда заживу… Так он и жил в этой выменянной еще в советские времена и тогда казавшейся просторной трехкомнатной квартире.

Он взял кейс, перекинул плащ через руку и вышел.

Пока он спускался по лестнице, думал, как найти подступы к Мейеру, — нельзя же просто прийти и сказать, мол, предлагаю вам сделать подлость Изяславскому и готов вам в этом всемерно помочь, жизни не жалко, лишь бы прищемить этой сволочи одно место… Так к серьезным людям не подходят. Надо, чтобы подвел кто-нибудь, кому Мейер доверяет.

Иначе еще подумает, что провокатор, засланец Изяславского. А кто может его подвести к Мейеру — вопрос…

Губин вышел из подъезда, погруженный в свои мысли. Подъезд Губина единственный в доме выходил не во двор, а на улицу — впрочем, маленькую и тихую. В такой час народу на ней всегда было мало.