Миры Стругацких. Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Игорь Минаков

Затем кусты раздвинулись, сквозь них просунулась поросшая мхом рука и пошлепала по воде, отчего рыбешка немедленно кинулась к ней. Если не считать мха, то пальцы на руке были самые обыкновенные — пять штук надлежащей формы и анатомии, насколько мог разобрать Леонид Андреевич, разве что ногти были неаккуратно обкусаны и под ними скопилась красная земля. Рыба, видимо, тоже ничего странного в руке не обнаружила. Со дна всплыл крупный экземпляр — мама или папа веселых мальков, — обнюхал пальцы, потерся об них чешуей и немедленно угодил в цепкие объятия. Глупая рыба затрепыхалась, забилась, пытаясь вырваться, и это ей почти удалось, но тут возникла вторая рука, перехватив добычу около хвоста, а затем появилось и лицо.

Лицо было неопрятно бородато, космато и чумазо. Внимательные темные глаза в упор посмотрели на Горбовского, но никакого удивления не выказали и обратились к трепыхающейся рыбе. Леонид Андреевич уже собрался поприветствовать аборигена и открыл рот, но промолчал. Абориген его не видел. Проклятая мимикрия. Позор КОМКОНу. «Контакт не произошел ввиду того, что инопланетянин не заметил контактера». Горбовский сжал кулак и ударил по поверхности воды. Это было еще хуже. Только потом Леонид Андреевич сообразил, на что должен был походить его аттракцион «Человек-невидимка в болотах Пандоры». Оставалось еще только завыть для пущего развлечения оторопевшего аборигена.

Мужик выпустил рыбу и исчез. Продолжать сидеть в воде в ожидании следующего контактанта смысла не было, и Леонид Андреевич направился к прибрежным зарослям. Оказалось, что абориген недалеко ушел, хотя и торопился изо всех сил — он опирался на палку, но это не слишком ускоряло его прогулку по еле заметной тропинке. Слышались тяжелое дыхание и бормотание. Еще раз пугать аборигена не хотелось, и Леонид Андреевич дождался, пока между ними будет метров десять, и начал преследование. Или выслеживание. Или прогулку. Несколько раз абориген оглядывался, но заметить Горбовского он, конечно, не мог, хотя, наверное, что-то чувствовал, не замедлял свое ковыляние и даже один раз упал, споткнувшись о древесный корень. Леонид Андреевич подавил в себе желание броситься на помощь и терпеливо стоял на месте, ожидая, пока невольный проводник поднимется и возобновит движение.

Абориген действительно был покрыт каким-то мхом, и наружу из этого спутанного комка нитей и листьев торчали только голова и конечности. Было ли это неотъемлемой принадлежностью здешнего жителя, наподобие шерсти, или одеждой, Леонид Андреевич пока понять не мог, хотя уже прямо сейчас мог констатировать гуманоидность бредущего перед ним существа. Выглядел и двигался он почти как человек, с поправкой на то, что всю жизнь провел в лесу и приспособился к нему идеально. По поводу того, насколько он разумен, учитывая казус с псевдохомо, ничего определенного после нескольких минут полевых наблюдений сказать было нельзя. Здесь нужен был ксенопсихолог класса Мбоги, а не заблудившийся звездолетчик. Тем не менее… Рыбу приманивал? Приманивал. Палкой пользуется? Пользуется. Что-то говорит и даже напевает? Говорит и напевает. Плюс (гипотетически) одежда.

Тропинка взобралась на невысокий пригорок, спустилась с него и зазмеилась вдоль очередного болота, где из черной воды выпирали сгнившие и покрытые мхом стволы деревьев. Там же плавали громадные листья. У подножия холмика абориген нерешительно потоптался, повертелся на месте, словно выискивая нечто в траве, но затем распрямился и неуклюже, боком, стал подниматься наверх, опираясь на палку двумя руками. Тут только Леонид Андреевич обратил внимание на то, что палка вела себя странно. Она периодически выпускала розоватые побеги, которые закручивались вокруг мшистых рук аборигена, и если бы он их не обрывал, то опутали бы его с ног до головы. К тому же палка, несомненно, пыталась укорениться в подходящей почве, потому что, э-э… человек, все же решил Леонид Андреевич, прилагал все больше усилий, вырывая ее из земли, а она цеплялась за нее такими же розоватыми корешками. Где-то ближе к плоской вершине борьба завершилась в пользу куска дерева, и он остался торчать там, обильно покрывшись молодой порослью. Движение калеки еще более замедлилось, он останавливался через шаг, тер колени, вертел головой, возможно, в поисках нового посоха, и Леонид Андреевич решил просто постоять на холме, давая аборигену фору.

Палка буйно цвела мелкими цветочками. Налетели пчелы. Но плодоношения Горбовский не дождался, так как внезапно абориген зашагал резвее, и Леонид Андреевич сбежал с холма, чтобы не упустить невольного проводника из виду. Чудеса продолжались. За плавным поворотом тропинки никого не оказалось. Абориген исчез. Испарился. Как танк с экипажем.

Ага, сказал себе Леонид Андреевич, эту шутку мы уже знаем. Главное — не пороть горячку и не метаться из стороны в сторону. Нужно постоять и подумать. Или подождать. Лесовик-то, оказывается, себе на уме. Ишь, как разыграл из себя немощного подранка. Видеть он меня не мог, но что-то учуял, вот и устроил представление с палкой. Моисей с Пандоры. Слева болото, справа лес, впереди дорога. На дороге его нет. Остаются лес и болото.

Аборигена выдал его мох, казавшийся ярким пятном на фоне унылой черной воды. Он тихо брел, аки по суху, через болото, огибая невидимые препятствия или топкие места. Леонид Андреевич заколебался: продолжать преследование или идти дальше по тропинке? Тащиться через незнакомое болото не хотелось. Абориген знал через него путь, но это не значило, что Леонид Андреевич легко сможет им воспользоваться. Во-первых, его сразу будет видно или слышно — брызги и хлюпанье грязи даже от невидимых ног не скроешь. Во-вторых, скафандр тяжелый.

Не стоит, решил Леонид Андреевич. И нельзя исключать, что единственно верной дорогой является все-таки вот эта тропинка, а чудесное шествие аборигена по водной глади — всего лишь отвлекающий маневр. Тем временем абориген скрылся за торчащими стволами мертвых деревьев, и Леонид Андреевич выбрал компромиссный вариант. Он уселся и стал ждать. Ждать и слушать. Ждать и надеяться. Радио молчало как убитое, и ничто не мешало внимать лесному шуму. Солнце должно было быть в зените, и его отвесные лучи изредка пробивали плотный потолок леса, и тогда в полумраке возникали тонкие, ослепительно-красные прочерки, немедленно привлекающие облачка мошкары и изумительных по красоте бабочек. Они облепляли прорвавшийся кусочек солнца, но он исчезал, с тем чтобы возникнуть совсем в другом месте.

Почему-то Леонид Андреевич был теперь спокоен за Сартакова и Мбогу. Отстреляются, отобьются, а где не отстреляются и не отобьются, там отсидятся внутри своих скафандров, хладнокровно наблюдая, как какой-нибудь тахорг или ракопаук пробует на вкус металлопласт. Если уж волноваться, то волноваться только из-за того, что они будут волноваться, искать по всему лесу, ввязываться в новые драки и трамбовать новые гектары. Мбога, наверное, сейчас качает головой и клянет себя за мягкосердечие. Поддался, позволил себя уговорить — взять в лес человека, который, может быть, что-то и понимает в импульсных планетолетах, но абсолютно беспомощен даже в городском саду. Проявил мягкосердечие, взвалил обузу. Теперь не Сидорова впору искать, а Горбовского. Вызывать спасателей, мобилизовывать егерей. И Вадим качает головой, а Поль так просто рвет на себе волосы. Если спектралит позволяет. Уж Поль-то в курсе того, что представляет собой Л. А. Горбовский в лесах Пандоры, и его эрудиции — с какой стороны у ружья приклад растет. Алик же мрачно примеривается к очередному участку леса и гоняет двигатель на холостых оборотах.