Стильная жизнь - Анна Берсенева

– Да Веня! Илья, я не могу уснуть, у меня сердце не на месте. Как подумаю про все это… – оправдывающимся голосом произнесла Аля. – Может, я съездила бы? Если он не у Вари и не у этого, конечно…

Илья наконец стряхнул остатки сна.

– Сдурела ты, милая, – сердито сказал он. – Ты что думаешь, он мальчик, утешать его надо, сопельки ему вытирать? Нормальный он мужик, несмотря ни на что. Сидит сейчас где-нибудь, бухает. Не переживай ты за него, расслабься!

– Где? – спросила Аля. – Где сидит?

– Не знаю, он мне не докладывает, – совсем уж рассердился Илья. – Слушай, так ведь я и приревновать могу, несмотря на его широкую сексуальную ориентацию! Среди ночи приспичило к нему ехать, аж трясешься вся… С чего это вдруг?

– Я сама не знаю, – опустив глаза, ответила она. – Но мне кажется, ему должно быть сейчас очень плохо.

– Мало ли кому сейчас плохо, – холодно произнес он. – Ты что, армия спасения?

– Но он же не чужой человек…

Аля наконец взглянула на него. Лицо у Ильи было сердитое и упрямое, он не смотрел на нее. Но и ей упрямства было не занимать, тем более сейчас. Не упрямство влекло ее туда, где Венька был в эту ночь один.

– Как же ты, интересно, собираешься ехать? – спросил Илья, взглянув на свои большие, в прозрачном корпусе часы. – Три часа ночи, между прочим. Учти, я тебя к нему доставлять не собираюсь.

– Машину поймаю, – сказала она, стягивая прозрачную ночную рубашку. – Есть же сейчас машины на Тверской.

– Есть, – усмехнулся он. – Проституток развозят.

Он молчал, глядя, как она натягивает джинсы, свитер.

– И куда ты все-таки собираешься ехать? – спросил он наконец.

– Скажи мне, Илья, – попросила она. – Я же чувствую, ты знаешь! Скажи…

Наверное, было в ее голосе, во взгляде что-то такое, над чем он чувствовал себя не властным.

– Чувствуешь… – сердито пробормотал он. – Какая чувствительная, надо же! Избыток чувствительности, между прочим, только вредит в жизни, можешь мне поверить.

– Ты знаешь, где он? – повторила Аля. – Скажи!

– Да елки-палки, что за упорство такое идиотское! – взорвался он. – «Знаешь, скажи»! В студии, наверно, сидит, если от всех своих пассий ушел! У него ключ есть, он там часто ночует. Думаешь, вчера что-нибудь из ряда вон выходящее происходило? Езжай в студию, раз неймется, – не ошибешься!

Аля благодарно поцеловала Илью в щеку, но он сердито дернул головой, отстраняясь.

– Подожди, – сказал он. – Я такси вызову. Хоть буду знать, что тебя не завезли среди ночи невесть куда. Сумасбродная ты девка, Алька, просто зло берет!

Илья не только вызвал такси, но и позвонил на вахту, чтобы Алю пропустили в студию, и дал ей на всякий случай свой пропуск. Она почувствовала, как волна благодарности поднимается в ее душе, и даже остановилась было на пороге, видя его сердитое лицо. Но мысль о том, что Венька сидит сейчас один и неизвестно, каково ему, – эта мысль почему-то была сильнее, чем благодарность.

Она поднялась по гулкой, пустой лестнице, прошла по тихому коридору. Шаги ее не были слышны из-за мягких ковровых покрытий на полу. Аля снова вспомнила, как впервые шла по этому коридору с Ильей, и было так же тихо, так же безлюдно, и сердце у нее трепетало от предчувствия близости с ним, его страсти.

Сейчас все было по-другому, совсем с другим чувством шла она по коридору к двери с надписью «Мешай дело…». За этой дверью сидел человек, в которого она никогда не была влюблена. Когда-то он написал на двери эту веселую фразу, и написал картину, похожую на «Сказку королей», и, наверное, еще что-нибудь, чего она не знала. А теперь он сидел один, запутавшийся в бессмыслицах жизни, и она была единственной, кто думал о нем в эту ночь без вожделения и без злобы.

Дверь была приоткрыта, и полоска света лежала на полу в коридоре. Аля остановилась перед дверью, осторожно толкнула ее и заглянула в студию.

Были включены только две неяркие лампочки, спускающиеся с потолка, как микрофоны. Венька сидел на полу, прислонившись к дивану, и курил, глядя перед собою знакомым невидящим взглядом. Перед ним стояла бутылка виски.

Аля почувствовала сладковатый, дурманящий запах марихуаны и так же ясно – тяжелое, глубокое напряжение, которым он был охвачен. Наверное, он курил травку, чтобы расслабиться, но получалось совсем наоборот.

Аля вошла неслышно, и он заметил ее, когда она уже подошла к самому дивану, остановилась в шаге от него. Венька поднял на нее глаза.

– Ты? – спросил он – не удивленно, а скорее обреченно. – Ты зачем пришла, Саша?

– Ни за чем. – Аля присела на корточки перед диваном. – Просто так. Не спалось.

– Не надо было, – махнул он рукой. – И так уже… Думаешь, я не понимаю, что ты ко мне физическое отвращение чувствуешь после всего этого? Зачем же эти красивые жесты?

– Не чувствую, Веня, – покачала головой она. – Мне самой странно – но нет. Я, правда, не понимаю, что чувствую…

– Христианское сострадание, наверное, – усмехнулся он. – Мерси, мадам. Извини, Сашенька, это я так, без злобы, – добавил он.

Этого он мог бы и не говорить. Аля и так видела, что злобы нет в его взгляде.

– Мне просто одиноко, – сказала она.

Она произнесла это совершенно неожиданно для себя. Никогда, ни разу Аля не думала о том, что ей одиноко. Да какое там одиночество! Она любила Илью, и он был с нею. Она каждый вечер видела множество людей, от которых можно было скорее устать, чем ощутить одиночество.

И все-таки, неожиданно для себя произнеся эту фразу, Аля почувствовала, что сказала чистую правду.

Она была одинока потому, что никому не могла сказать о том смутном, неясном, что происходило в ее душе, и, главное, никому не хотела об этом говорить. Венька Есаулов, сидящий с нею рядом на полу, с его блестящими от марихуаны глазами, с его женой, любовниками, запоями, с его светящейся изнутри картиной, – был единственным, с кем она не чувствовала себя одинокой.

Кажется, он это понял. Он помахал рукой, разгоняя дым, и всмотрелся в ее лицо. Что-то дрогнуло в его глазах, и Але показалось, что напряжение его стало меньше, отпустило.

– Что ж, давай тогда вместе посидим, – сказал он. – Сейчас докурю и больше не буду.

– Да все равно, – сказала Аля. – Кури, если хочешь. Давай я тоже попробую, – неожиданно предложила она.

– Не стоит. – Венька улыбнулся, взглянув ей в лицо. – Побереги свою самоотверженность для чего-нибудь другого, Сашенька. Может, с кем-нибудь и закуришь со временем. Но уж пусть это буду не я. Хоть один грех не возьму на душу.

– Отчего все так, Веня? – тихо спросила она. – Как мне жить – я ничего не знаю…

– А никто не знает, – по-прежнему не отводя глаз от ее лица, сказал он. – Почему ты меня об этом спрашиваешь? Уж кажется…