Vita Nostra. Работа над ошибками - Марина и Сергей Дяченко

— Для отца тоже дело не в хромосомах, — тихо сказал Ярослав. — Эти дети мои. Потому что я их люблю. Саша, если ты скажешь мне больше никогда не показываться тебе на глаза — я пойму. Как понял, почему ты мне не отвечаешь…

Сашка засмеялась. Он обернулся как ужаленный:

— Это смешно?!

— Я люблю тебя, — сказала Сашка. — Мне кажется… взошло солнце.

х х х

Поздней ночью они открыли банку с прошлогодним вареньем и съели напополам буханку хлеба, намазывая ломти размякшей малиной, орудуя по очереди широким ножом.

Девочки спали в отдельной комнате, и Антон Павлович улегся там же на раскладушке.

Сашка чувствовала себя как человек, проснувшийся после долгого сна и вспомнивший свое имя. Все, что казалось ей значимым, отступило в тень. То, что казалось невозможным, сделалось единственно верным: запах мужчины, герань на подоконнике, рукоятка кухонного ножа. Будущее. Этой ночью Сашка чувствовала будущее так же приземленно и точно, как хлеб в руках и малиновое варенье во рту.

Ярослав говорил, что его обязанности по контракту истекут летом, он возьмет долгосрочный отпуск и приедет в Торпу, и будет жить тут, пока Сашка не окончит Институт. Сашка осторожно возражала, что после отпуска у Ярослава могут возникнуть проблемы с работой по специальности; она говорила обыкновенные слова, но мурашки бежали по спине и рукам. Уже очень давно, оказывается, она жила без будущего. Она так долго шла в полную тьму, что теперь, увидев свет впереди, не сразу догадалась, что это такое.

Ярослав уверял ее, что даже после длинного отпуска специалистов его класса возьмут куда угодно. «А если не возьмут, — добавлял он беспечно, — я устроюсь водителем в Торпе, с этим не будет проблем». Сашка слушала, ее зрачки расширялись, и в полутемной кухне делалось для нее светлее и светлее, хотя горела единственная маленькая лампа над столом.

Просыпались по очереди девочки, брели, сонные, в туалет, Антон Павлович хлопотал над ними, показывал дорогу, включал и выключал свет, воду, подавал полотенце. Ярослав прислушивался, просил у Сашки прощения и выходил к отцу. Шепотом с ним переговаривался, относил в комнату то воду в стакане, то яблоко, то бумажные салфетки, то старого плюшевого зайца.

Сашке не мешали паузы в разговоре, наоборот, — она наблюдала с сочувствием. Старик наверняка почувствовал этой ночью, что время дискретно: пройдут еще два дня, и внучки исчезнут из его жизни, возможно, навсегда. Но эти два дня и две ночи — неотчуждаемы и не отменимы.

Ярославу было и труднее, и легче. Он когда-то держал этих девочек на руках и тоже думал о будущем, которое было затем подменено катастрофой. Но Ярослав, в отличие от старика, собирался жить долго, и где-то на линии своей жизни (а он, конечно же, видел время линейно) твердо надеялся вернуть и восстановить свое отцовство.

Потом девочки заснули крепко, и рядом с ними тихонько захрапел Антон Павлович. Тогда Ярослав взял Сашку на руки, как в новогоднюю ночь, и отнес к себе в комнату.

х х х

«Остался год, — думала Сашка, слушая его дыхание рядом с собой, обнимая за голые гладкие плечи, поглаживая во сне, когда он начинал дышать чаще и вздрагивать, будто от холода. — Время — понятие грамматическое, но у меня остался год и еще две недели».

Ярослав беззвучно заговорил во сне, быстро и напряженно. Сашка плотнее его обняла, он успокоился, обнял ее в ответ, не просыпаясь. Сашка провела ладонью по его спине, по бедрам, желая запомнить каждый сантиметр теплой кожи, каждую родинку и каждый волосок. Ярослав приоткрыл глаза; Сашка совсем близко увидела его радужку, похожую на прохождение луны по диску зеленого солнца. Или на дно глубокого пруда, чуть затуманенного спросонья.

— Спи, — Сашка улыбнулась и погладила его по голове.

Пятикурсники сдают экзамен в апреле, пятнадцатого. Защищают диплом. Остался год…

«А ведь я использовала его, — подумала Сашка, покачивая Ярослава в объятиях, как волна покачивает корабль. — Топливо, энергия, информация. Он был нужен мне, чтобы чем-то себя заполнить — чтобы Слово, оскверненное страхом, могло опереться на новую идею и переродить себя. Прозвучать, отменить Фарита и реализоваться как Пароль…»

Она лежала в постели, обнимая мужчину — но она же вырвалась, будто пар из котла, и взлетела над домом. Увидела огоньки Торпы внизу и лес на горизонте. Завертелась детской юлой из ящика со старыми игрушками: не хочу!

Не хочу никого использовать. Не хочу исполнять предназначение. Не хочу менять мир, хватит с меня, я хочу жить!

Ярослав глубоко вздохнул и пошевелился. Мягко повернулся, подминая Сашку под себя, окутывая собой. Сашка вернулась в свое физическое тело, как джинн возвращается в бутылку; в этот момент будущее показалось ей таким же осязаемым, как матрас под лопатками и горячие ладони на бедрах.

х х х

— До мая ничего не произойдет. За Антоном Павловичем я присмотрю, ты спокойно лети и делай, что надо.

— Как неохота, — он тоскливо глядел поверх герани на двор, где оседали сугробы. — Два месяца, почти три, вырезать из жизни ржавыми ножницами.

— Но вся остальная жизнь будет зато наша, — сказала Сашка. — Я не лечу в космос, ты не уходишь на войну, представь, сколько визгу будет, когда мы наконец-то встретимся.

— А кто будет визжать? — спросил он с опаской.

— Я, конечно, — Сашка засмеялась. — Я буду визжать и прыгать тебе на плечи, в обычной жизни такое редко возможно. Но там, где мы встретимся — в аэропорту, — люди посмотрят с пониманием.

— Я тогда буду рычать, — сказал он, подумав. — Но только тихо-тихо. И только потом. Не в аэропорту. Если можно.

— Рычи, — согласилась Сашка.

Первого июня, когда он вернется, она поставит временной якорь — «тогда». И замкнет это время в кольцо. Они с Ярославом спокойно доживут до тридцать первого августа, и Сашка заменит якорь на «сейчас». Из всего, чему ее учили в Институте, ей пригодится в жизни ровно одно умение — устраивать временные петли.

А Ярослав ничего не узнает. Для него каждое лето будет как новенькое, все сначала. До чего же подлая, до чего же притягательная мысль. Интересно, удержусь я или все-таки сделаю?

— О чем ты думаешь? — Ярослав, открыв форточку на кухне, насыпал зерна в кормушку под окном — в последний раз за этот сезон, наверное.

— О лете, — честно сказала Сашка.

И подумала: «Все эти фантазии — дань моей трусости. Я готова на что угодно, чтобы украсть хоть несколько лет счастливой человеческой жизни. Иметь будущее — роскошь, за которую приходится платить… Я, конечно, найду какой-нибудь выход, но это будет потом».

х х х

«Самохиной А. уведомление».

На один безумный миг Сашке показалось, что она получила письмо от Стерха. Тот всегда был пунктуален — восемь утра…

Восемь утра. Комната в общежитии, Сашка успела вернуться с пробежки и выйти из душа. Антон Павлович в больнице на плановом обследовании. За окнами светло, апрель, пробивается трава и радостно верещат воробьи: