Алые паруса бабушки Ассоль - Нина Васина

– Иммануил Швабер и его племянница Зинаида родились в Одессе. Насчет второй жены дяди Мони я точно не знаю, но уцелевшая после катастрофы родственница хочет увезти всех на родину и там похоронить.

– Это… тот самый кран, на который Ассоль Ландер затащила подзорную трубу? – простонал адвокат.

– Пап, ну успокойся. Да, этот тот самый кран. Знаешь, зачем она ее туда тащила?

– За…за-зачем?

– В лечебных целях. Понимаешь? Для моего выздоровления. Она хотела, чтобы Атила остался жить на этом кране, он был совсем не против, но – только с подзорной трубой.

– А где он теперь? – поинтересовался адвокат.

– Кран?

– Нет. Атила – он где сейчас? Ты сказал – утонул.

– Утонул, – кивнул Кортик. – Там ведь как получилось – или он, или я. В результате я выплыл, а он утонул.

– Я не понимаю, – простонал адвокат, – если он утонул, зачем ему теперь подводный кран?

– Не подводный, а подъемный. Папа, ты в порядке? Атила умер после автокатастрофы. Ты сам говорил, помнишь?

– Ну да… – неуверенно кивнул адвокат.

– Теперь он может умирать сколько угодно, но жить-то ему где-то надо?

– Да?..

– В смысле, я от него освободился, но Атиле нужен подъемный кран. Пап!

– А-а-а?.. – дернулся адвокат.

– Я умею водить.

– Кого?..

– Я умею водить машину. С десяти лет. Меня научил шофер.

– Прекрасно…

– Не хочется ночевать на портовой автостоянке. Перебирайся назад, я сяду за руль.

– Спасибо, сынок…

Кортик пришел, как только приехал в Москву. Пришел, стал под кран и молчит. Я тоже решил не спускаться, раз он меня не зовет. Поговорили на расстоянии. Я, естественно, первым делом спросил, как Ассоль Ландер.

– Плачет по тебе и днем и ночью, – ответил Кортик и вдруг предложил: – Может, тебя кремировать?

– Зачем это?

– Кремирую и потом затащу твой прах в горшке на кран. Я теперь каждый день отжимаюсь. Уже могу на одной руке.

– Не парься – это не имеет значения. Я буду жить здесь, куда бы Люцита ни утащила мое тело. Пока в кабину не сядет живой человек. Поспеши с покупкой крана.

– Ладно.

Мы помолчали. Долго. Потом вдруг Кортик тихо так, почти шепотом, говорит:

– Ты думаешь то же, что и я? О бриллиантах?

– Конечно! – громко объявил я. – Как же иначе – мы одно целое.

– Нет, мы уже не одно целое.

– Но ведь мы думаем одно и то же. Спорим? Ты подумал, что знаешь, куда Кох-таксидермист засунул бриллианты своего отца. Так?

– Ну, так… – нехотя согласился Кортик.

– Еще ты подумал – на кой черт он вставил чучелу Улисса вместо глаз эти камни? Потом всплыло слово – «маркировка».

– Все так, – кивнул Кортик.

– Вот видишь! Зачем он засунул камни в чучело нашего пуделя, ты тоже знаешь?

– Чтобы вывезти их вместе с коллекцией своих чучел.

– Значит, мы – вместе? – подвел я итог.

– Нет, Атила. У меня есть обязательства перед тобой, но мы не вместе. Знаешь, что я напишу на этом кране, когда его куплю? На металлической табличке, большими буквами?

– Что?

– «Здесь живет Атила Швабер – самый умный дилетант».

– Неплохая эпитафия, но почему это – дилетант?

– Атила, ты ведь много знаешь, но ничего не умеешь. А я много чего умею, хоть знаю меньше твоего.

В этом месте нашей дружеской беседы я честно предупредил Кортика:

– Посмей только намекнуть, что я не умею целоваться, и будешь следующие две недели ходить с фингалом под левым глазом!

Мы еще помолчали, успокаиваясь. Потом Кортик говорит:

– Я буду к тебе приходить.

– Конечно, будешь! Куда ты денешься.

– Я буду приходить сам. По своей воле.

– По своей, по своей, – успокоил я Кортика.

И подумал: «Поговорим, когда я к нему приду по своей воле. Пока, правда, не хочется даже спускаться. Но как только захочется!..» В тот момент я еще верил, что всемогущ. А Кортик говорит:

– Я могу доказать, что мы не вместе. Я знаю, где сумка с чучелом Улисса. Теперь ты попробуй узнать это у меня.

– Сумка с чучелом Улисса? Да запросто. Ты закопал ее во дворе Коха у сарая с инструментами.

– Нет, – покачал головой Кортик.

– Нет? – Я задумался. Вспомнил, как сижу на отмостке, заколачиваю гвоздики в рейки, чтобы вставить стекло.

– Видишь, – заметил Кортик. – Ты не можешь вспомнить, где закопана сумка. Ты сидишь на отмостке, вставляешь стекло, а я пошел похоронить Улисса.

– Как ты это делаешь? – спросил я. – Как тебе удается не думать об этом месте?

– Очень просто, – усмехнулся Кортик. – Я думаю, как ты сидишь один у подвального окошка и вставляешь стекло. Вот и все, Атила. Все! У меня получилось.

– Эй, подожди! – Я испугался, что он быстро уйдет. – Ты ей скажешь про сумку?

– Скажу. Она заслужила.

– Скажи, что это я тебе подсказал.

– Хорошо.

– Еще подожди! Скажи Эйсе, чтобы она сменила мундштук в саксофоне. Тогда ей больше не будет мерещиться умерший ребеночек в манеже.

– Мундштук? – уточнил Кортик.

– Да. Он как-то его обсосал, когда еще был жив. Скажи, что это я передал.

– Хорошо…

– Эй, подожди!

– ……..

Через год с небольшим Кортик встретился с бабушкой в Надоме. Он приехал первым, осмотрел пустой дом, открыл окна. Побренчал на пианино, сел в коляску Атилы, раскрутился на месте и пошел на второй этаж. Знаете, что он там обнаружил? Обгоревшую стену над ложным камином.

В день, когда Ассоль Ландер подъехала к Надому, пошел снег. Конец октября – чему удивляться. Она шла в густом падающем снегу – девочка в спортивной курточке и джинсах, белые волосы… А потом поднялась на крыльцо, сняла с себя падающее небо, и Кортик узнал бабушку.

Обойдя дом, она спустилась в бильярдную, осмотрела нишу в стене с икебаной из сухих растений и рыб и поднялась в лифте на чердак.

«А-а-х… м-ы-ыой милы-ы-ый А-августин-ы-ы…» – механику заело.

Они молча и наскоро пообедали. Вышли во двор. Кортик подошел к беседке, снял с ярких листьев вьющегося винограда снег и съел его. И тут увидел, что бабушка идет к забору Черной дачи. Он побежал. Она уже открывала калитку… ключом!

– Нельзя, – подбежал Кортик. – Там в доме человек сидит, наблюдает.