Последний пророк - Барбара Вуд

Теперь я еще кое-что понимаю. Ночи под звездным небом — это мое испытание. Вспоминая себя еще до того, как Абигейл Лидделл вошла в мою жизнь, я ужасаюсь тому ограниченному, эгоистичному человеку, который от лица Бога указывал людям, что есть добро, а что зло, цитируя Библию и чувствуя себя вполне уверенным в отношениях со Всевышним. Я гордился своим смирением.

Я продолжаю поиски шаманов, но теперь делаю это с совершенно другой целью. Я был послан сюда, чтобы восстановить утраченное, но восстановить это для тех людей, которые утратили».

Несмотря на новую вспышку энтузиазма, Фарадей периодически возвращался в свое поместье «Каса-Эсмеральда», чтобы отдохнуть и пополнить запасы продовольствия, поскольку исследование пустыни было занятием трудоемким и вода там уходила в больших количествах. Ему также хотелось видеть Моргану и прижимать ее к своему сердцу. У одинокого костра единственным собеседником, который помогал ему скрашивать одиночество, был портрет Элизабет. Он мог часами смотреть на нее при свете звезд, утопать в ее ясных голубых глазах и тихо разговаривать с ней. Почему она его отвергла, он не знал. Но он по-прежнему ее любил, и его никогда не покидала надежда, что однажды, вернувшись в «Каса-Эсмеральду», он найдет ее там.

Из-за того что Элизабет проявляла острый интерес к узору на золотой олле, Фарадей тоже как одержимый пытался расшифровать его. Он был уверен, что через этот узор он сможет отыскать шаманов, не подозревая о том, что, полностью сосредоточившись на золотом кувшине, он таким образом поддерживал связь с Элизабет.

Человекоподобные фигуры на узоре были изображены рядом с символами, которые Элизабет определила как символы воды. Означало ли это, что шаманы пришли к какому-нибудь озеру? Странно, но в узоре нет никаких зигзагообразных линий. Нет в нем также никаких образов дерева джошуа. Может быть, два символа, нарисованных рукой цыганки, нужно рассматривать с символами кувшина и тогда ответ будет найден?

Фарадей даже искал кувшин-двойник золотой оллы, но не мог найти ничего похожего. Он видел многие коллекции керамики, прочитал много книг и просмотрел каталоги, разговаривал с музейными хранителями, но нигде не повстречался ему еще один такой же экземпляр. Как ему сказали, этот кувшин необычен, потому что гончар, как правило, специализировался на одном узоре, создавая много изделий с ним. Фарадей даже написал в научно-популярный журнал «Смитсониан», вложив в конверт фотографию кувшина, и получил ответ: «Это очень необычный кувшин. Такое ощущение, что гончар за свою жизнь создал только этот один кувшин и больше ничего. Но это невозможно. Чтобы достичь такого уровня мастерства, гончару пришлось бы создать много кувшинов, и мы нашли бы по крайней мере еще несколько таких. Но в наших архивах нет ничего подобного».

Появилась еще одна тайна. Почему этот искусный гончар создал только один такой кувшин?

Моргана росла красивым ребенком, и с каждым днем все больше становилась похожей на Абигейл. Как-то ненароком он наблюдал за Морганой и ее тетей, и он не мог не провести сравнения, хотя Абигейл и Беттина — сестры, в ней не было ни красоты, ни изящества Абигейл. Моргана и Беттина тоже отличались друг от друга, но как-то иначе. Его дочь полюбила пустыню, словно в ее венах текла не кровь, а песок: она постоянно приносила в дом маленьких змей и черепах, посасывала, как некое лакомство, сладкие плоды дикой опунции, тянулась к солнцу, как цветочек пустыни. Беттина, напротив, часто вслух выражала свое недовольство юго-западом и пустыней; она презирала все индейское и испанское и усиленно старалась превратить жилище в песках в их бостонский дом. Именно поэтому, когда Фарадей возвращался домой, он нигде не мог найти свою оллу.

Если бы Фарадей ее слушал, Беттина многое могла бы ему рассказать по поводу их новой жилищной ситуации.

Каждый день в эти места прибывали новые переселенцы. Она сердилась и раздражалась из-за того, что по всей долине строились лачуги. Еще больше ее раздражали палатки «легочников», так как все больше и больше людей с респираторными заболеваниями приезжали сюда подышать целебным курортным воздухом и позагорать на целебном солнышке. Беттина закупила саженцы деревьев и распорядилась посадить их вокруг виллы, чтобы не видеть внизу дороги санатория для больных туберкулезом и бронхитом. Несмотря на все обратные заверения Фарадея, она постоянно ворчала, что эти болезни могут попасть в их дом по ветру. «Почему бы им не поехать в какое-нибудь другое место? — негодовала она. — Почему они приезжают туда, где живут здоровые люди?» Она писала письма сенаторам, конгрессменам и губернатору Калифорнии, но все напрасно. Поэтому она вела войну сама, на своем уровне. Сад в поместье «Каса-Эсмеральда» обильно плодоносил. Излишки урожая Беттина продавала по всей долине, убеждая себя в том, что это не простая коммерция, но скорее христианская щедрость (хотя она и чувствовала себя в праве устанавливать непомерно высокие цены, поскольку фрукты, по ее мнению, тоже не росли бесплатно). Но даже милосердие христианской женщины имело свои пределы. Когда ее садовник-мексиканец отправлялся в долину с телегой, нагруженной абрикосами, авокадо, апельсинами, лимонами и лаймом, она запрещала ему останавливаться у санатория или любой палатки.

Беттина заявила, что ее единственным утешением в этой «дикой стране» были открытки от мистера Викерса, потому что Захария всегда открыто говорил о своих чувствах к ней и напоминал о ее обещании стать его женой. Она завела большую папку и каждую новую открытку приклеивала на отдельный лист, переписывая на титульную сторону открытки текст, который мистер Викерс писал на обороте. Беттина могла часами перелистывать страницы папки, рассматривая виды горы Килиманджаро и равнины Серенгети и комментируя вслух, как это замечательно, что нагие туземцы познавали преимущества христианского милосердия мистера Викерса.

Племяннице уже исполнилось семь, и Беттина не одобряла местной однокомнатной школы, переполненной детьми бедных «кочевников». Для Морганы в дом взяли гувернантку и учителя музыки, который, помимо фортепиано, давал Моргане уроки пения. Сама Беттина учила племянницу этикету и рукоделию. Она воспитывала дочь Фарадея и хотела, чтобы та выросла настоящей леди и однажды, на что в тайне уповала Беттина, вышла замуж и стала членом одной из самых достойных семей.

Одним душным и знойным утром 1918 года Фарадей отправился исследовать каньон Андреаса, где, как он недавно узнал, были обнаружены таинственные индейские петроглифы, которые никто не мог идентифицировать. Когда один из археологов предположил, что наскальные изображения похожи на те, что были найдены в каньоне Чако, он понял, что должен немедленно ехать туда. Когда он закрепил багаж на спине мула и оседлал свою лошадь, из дома к нему выбежала малышка Моргана, чтобы как обычно на прощание поцеловать его. Он поднял ее к себе на лошадь, поцеловал и сказал, что будет по ней ужасно скучать.

Моргана спросила:

— Какой день будет в следующем месяце?

Он, конечно, помнил, но, чтобы подразнить ее, сделал вид, что не знает.

— Мой день рождения!