Сплюшка или Белоснежка для Ганнибала Лектора - Анна Кувайкова

— Проверим? — вскинув бровь, я глянула на Ви и кивнула головой на музыкальный центр, стоявший в отдалении. Спасская только хищно улыбнулась, уверенно зашагав в его сторону. А я…

Ну а что я? Я медленно стянула тёплый, мягкий свитер и бросила его в сторону, оставшись в одном спортивном топе. Стянула за задники старые кроссы и, взяв протянутую Марго резинку для волос, собрала длинные, спутавшиеся пряди в высокий хвост. После чего неторопливо, дразнящей, мягкой походкой подошла к шесту.

Провела кончиками пальцев по прохладному, отполированному металлу. Скользнула к нему плечом, притёршись и прикрыв глаза. Вспоминая, сколько раз я с него летала, как тяжело мне давалось поначалу искусство стрип-пластики и танца. Можно сказать, с потом и кровью, слезами и растяжениями мышц. Но рано или поздно это должно было окупиться, не так ли?

— Твою любимую? — Виолетта листала плейлист, выбирая композицию. Марго же прислонилась к зеркальной стене, с загадочной улыбкой наблюдая за происходящим.

— Ну… — я хмыкнула, обхватив шест рукой, и мягко скользнула вокруг него, отклонившись в сторону и перенеся весь вес на руку. — Почему бы и нет, собственно?

Резкое вступление, наполненное ударными, звонкими и бьющими прямо по нервам, хриплый голос солистки и ритм, от которого в душе поднималось что-то тёмное и непристойное. И слова, зовущие разрушить Ад к чертям. Так или иначе. Пока бурлит кровь, пока мы молоды и сильны, пока вокруг царит хаос и пожар. Пока мы сами этот огонь, сметающий всё на своём пути.

Я двигалась мягко и резко, вилась и летела. Скользила и соблазняла. Отталкивала и звала за собой. О нет, ни грамма неприличного, ни сантиметра обнажённой кожи. Только музыка и тело. Отчаянное, охваченное пламенем. Кричащее и умоляющее разрушить Ад вместе с ним. Ад стереотипов и ограничений. Обрести свободу там, где её не было, и нет.

Я падала на колени, я не видела, что происходит вокруг. Я окунулась с головой в звучавшую мелодию, наполнявшую меня той самой, такой драгоценной и недоступной в обычное время эйфорией. Чистым, ничем не замутнённым наслаждением. И я не скупилась, даря его в ответ. Изгибаясь, скользя и увиваясь. Прыгая, летя, кружа. Взметаясь вверх и оседая вниз.

Задыхаясь и не имея сил надышаться этим ощущением. Упиваясь им и пьянее до хмельной головы, когда уже плевать, с чего всё началось. Главное, чем всё это закончится. А в голове настойчиво бился крик солистки группы, молившей раскачать чёртов Ад. Уничтожить его. Стереть. Станцевать на его горящих костях. И я…

Разве я могла ей отказать? Разве я могла отказать себе, м?

Последний рывок, последний аккорд. Взметнуться вверх, скользнуть по гладкому серебру металла. И упасть. Сломанной куклой рухнуть на потертый паркет, будто из меня вынули все кости разом, оставив стоять на коленях, упираясь ладонями в пол. Далеко не сразу осознав, что музыка стихла, а в зале повисла изумлённая тишина. Хрипло выдохнув, я медленно выпрямилась, глядя на собственное отражение в зеркальной стене.

Растрёпанная, раскрасневшаяся, тяжело дышавшая, да так, что грудь ходила ходуном. Сказывается длительное отсутствие нормальных тренировок. И вообще, разленилась я, что не говори. Впрочем, это ладно. Позабавил меня взгляд — сытый, довольный. Ей богу, как у наркомана, словившего после дикой ломки чистый, ничем не замутнённый кайф от новой дозы. Ну или как у клептомана, стырившего очередную, пусть и не самую ценную вещь. Или…

Тихо фыркнула, поднимаясь на ноги и разминая занывшие плечи. Чёт меня не в ту степь понесло, ох не в ту. Но до чего же приятно… Нет, до чего же офигенно вновь встать рядом с пилоном. Ловить чистые, ничем не замутнённые эмоции, сочетая музыку и движение тела. Наплевав на все ограничения и запреты, но, так и не переступив ту злополучную черту между эротикой и откровенной порнухой. Правда, сколько ж Ви пришлось меня гонять, чтобы добиться такого эффекта…

Как вспомню, так вздрогну! И прокляну чем-нибудь тяжёлым. Не смотря на то, что оно того стоило, ага.

— Это… Это… Это просто ва-у-у-у… — восхищённо выдохнули две близняшки, стоявшие ближе всех ко мне. Я на это только фыркнула, лукаво сощурившись и приглаживая взъерошенные волосы.

А девчонки на этом не успокоились. Тонкие, миниатюрные, с яркими красными прядями, вплетёнными в дреды, они обменялись загадочными взглядами, состроили рожицы и, хихикнув, громко, залихватски свистнули. Так, что даже уши заложило, а парни, стоявшие слишком близко к этой парочке, подпрыгнули от неожиданности. Один из них, высокий, тонкий и рыжий, тут же возмущённо завопил, принявшись тыкать пальцем в хихикающих близняшек. В чём ему активно помогал второй такой же тонкий и рыжий. Медленно, но верно превращая спор в очередной балаган, с кривлянием и очаровательными в своей нелепости ужимками.

Основательно померкших на фоне восторженных возгласов и аплодисментов. Танцоры, подстёгнутые тем самым разбойничьим свистом, принялись активно выражать свои впечатления, радостно улюлюкая и требуя выход «На бис!». Правда, среди такой огромной бочки мёда, была своя собственная ложка дёгтя. И звали её…

Я тихо хмыкнула, качнув головой. Ну, кто бы, собственно, сомневался, да.

Олюша, всё это время простоявшая в сторонке, подпирая плечом одну из стен, зло скривила губы и фыркнула, яростно сжимая кулаки. Поморщилась, обиженно глядя на счастливых коллег, дуясь как мышь на крупу. И искренне попыталась просверлить обиженно-ненавидящим взглядом сначала меня, потом довольно (и до ужаса мстительно, я бы сказала) улыбающуюся Спасскую. Та на такое откровенно детское поведение только вопросительно бровь вскинула, скрестив руки на груди. Невинно пожимая плечами, словно говоря, а я-то тут причём?

Пожалуй, это стало последней каплей, переполнившей и без того не самую большую чашу терпения. Олюша раздражённо дёрнула плечом и смахнула тугую косу на спину. Решительно направляясь к музыкальному центру, попутно распихивая несчастных членов труппы локтями и намеренно топчась им по ногам. Особенно тем, кто не успел вовремя уйти с её пути. На Виолетту она даже не взглянула, толкнув её в бок и принявшись пролистывать плейлист, что-то бормоча себе под нос.

Ви озадаченно моргнула, но возражать не стала. Только отступила в сторону, с любопытством наблюдая за происходящим. Явно гадая, что задумала эта дурочка и чем это может ей, дурочке в смысле, грозить. А та…

Та победно вскинула кулак и ткнула пальцем в одну из мелодий. Ритмичный бит, непривычно резавший слух, но заводивший какой-то своей, особенной дерзостью, разрезал воздух и взорвал повисшую в зале тишину. Выпрямившись, Олюша одарила нас снисходительными взглядами и, встав напротив меня, принялась ритмично отплясывать. Да-да, именно отплясывать, в духе самых настоящих народных гуляний. Безбожно мешая совершенно разные стили, почти не попадая в такт и не чувствуя ритма и лейтмотива мелодии. Двигаясь то быстрее, то медленнее и превращая в принципе не плохую задумку в какой-то…

— Фарс, — беззвучно вздохнула, во все глаза глядя на свою «соперницу». Чувствуя, что мой внутренний перфекционист приходит в тихий, тайный ужас. С каждой секундой, с каждым всё более странным движением чужого тела подталкивая меня к очередному безумному поступку.