Прости грехи наши - Ромэн Сарду

— И кто же был этим лжепророком? Косм? Я думал, что он погиб во время эпидемии. Может, кто-то, еще неизвестный нам?

— Им вполне мог быть епископ Акен, — сказал Энно Ги.

— Акен?

— А почему бы и нет? Он служил в этой епархии долгое время. Его убийство вскоре после обнаружения деревни представляется весьма странным. Если между этими событиями есть какая-то связь, то мы ее вскоре обнаружим. Исходя из нашего предположения, человек, который завладел умами местных жителей, был, скорее всего, могущественной и харизматичной личностью. Как и все другие лжепророки, он начисто стер у людей все предыдущие верования. Новые боги любят, чтобы их считали первыми и единственными. Именно подобным стремлением и объясняется отсутствие каких-либо следов христианского прошлого этой деревни, а также тот страх, который заставлял жителей никогда не покидать ее окрестностей.

Энно Ги посмотрел на стопку листков.

— Надо бы внимательно все это прочесть. Автор этих строк должен, так или иначе, выдать себя.

Все оставшееся время путешествия викария по реке непрерывно шел снег. Зима, такая суровая с первых же дней, напоследок решила еще раз завалить снегом французские земли. Шюке, Куртпуен и Дени Ланфан день и ночь не выходили из маленькой будки на палубе «Финикии», укрываясь от непогоды. Лошадь Финикийца плелась по берегу и с трудом тянула за собой баржу.

Перед прибытием в Труа Шюке пришлось сдержать свое обещание и объявить Куртпуену о тройном полном отпущении грехов, а также отпустить грехи и своему нежданному спутнику, который не преминул воспользоваться таким случаем. Исповедь Ланфана показала, что он — человек бессовестный, легко дававший ложные клятвы с целью наживы и готовый взяться за какую угодно работу на какого угодно хозяина. Бедняга Шюке слушал покаяния и машинально, словно какой-то механизм, отпускал грехи, не сомневаясь при этом, что подобная выторгованная индульгенция не будет иметь для Небесных Сил никакого значения. Долгие дни, проведенные на реке, показались викарию еще более мучительными, чем его путешествие в одиночку с гробом Акена.

С момента появления Ланфана на барже Шюке все время опасался, что его специально прислала Речная стража. Когда юноша стал расспрашивать викария о его прошлом и о причинах, побудивших его совершить путешествие, Шюке тут же сочинил абсолютно новую свою биографию и никак не связанные с реальностью причины отправиться в Труа. Кем бы ни был на самом деле этот Дени Ланфан, то, что ему рассказал Шюке, никак не пригодилось бы ему. Впрочем, этот юноша совсем не был похож на соглядатая. Но все же события последнего времени сделали викария подозрительным и он не доверял больше никому и ничему.

Наконец Шюке сошел на берег возле города Труа. Баржа поплыла дальше вверх по реке, в Эну. Ланфан остался на «Финикии» вместе с Куртпуеном. Шюке был рад, что наконец распрощался с этим типом.

По-прежнему валил снег. Бродя по узким улицам Труа, Шюке стучался не в одну дверь, пытаясь узнать, где находится особняк или же усадьба семьи Акен. Везде ему давали один и тот же неутешительный ответ: никто ничего не знал об этом семействе. Лишь только церковный сторож, ютившийся в пустующем здании епископства, указал викарию на монастырь Сестер Марты, находившийся у северной окраины города. Там викарий мог обратиться к настоятельнице по имени Дана, которая была знакома с семейством Акен. Сторож предположил, что либо члены этой семьи уже умерли, либо уехали из этой местности.

Женский монастырь находился в старой крепости, производившей впечатление суровой и неприступной твердыни. Учитывая мощные зубчатые стены и бастионы, крепость казалась уж слишком странным местом для размещения монашек.

— Что вы ищете, святой отец?

Аббатиса Дана оказалась пожилой женщиной с суровым, но благородным лицом. Она была неместная: когда аббатиса говорила, чувствовался легкий итальянский акцент.

— Я — викарий его преосвященства Роме де Акена из епархии Драгуан, — сказал Шюке. — Я приехал, чтобы передать вещи моего патрона его родственникам.

— Роме де Акен умер?

Шюке кивнул.

— Да хранит Бог его душу, — прошептала аббатиса.

— Мне сказали, что в Труа его родственников больше нет. Это правда?

— Да, именно так. В этой семье было слишком много служителей Церкви, а потому потомства не осталось.

— Но… разве не осталось их усадьбы, или какого-либо дома, или наследника семьи Акен?

— Все, что принадлежало этой семье, завещано нашему монастырю, святой отец.

— А вы были знакомы с моим патроном?

— Да. Но без разрешения Эсклармонды я не стану вам ничего о нем говорить.

— А кто эта женщина?

— Сестра Роме, — ответила аббатиса. — Она теперь проживает здесь, в этом монастыре.

При этих словах Шюке вздрогнул, как от удара хлыстом. Сестра Акена! Викарий вспомнил о юной девушке, о которой упоминал Альшер де Моза.

— А можно мне с ней встретиться? — поспешно спросил он.

— Сомневаюсь. Сестра Эсклармонда ведет жизнь затворницы. Она ни с кем не видится и никогда не покидает свою келью. Я попробую, учитывая сложившиеся обстоятельства, убедить ее встретиться с вами, однако не гарантирую, что мне это удастся. Сегодня четверг и мы начинаем молиться перед Страстной неделей. Приходите в следующий понедельник.

Шюке ни за что не хотел ждать так долго.

— Сестра, — твердо сказал он, — я привез с собой останки его преосвященства Акена.

Восковое лицо аббатисы впервые изменило свое выражение. Она на некоторое время задумалась.

— Я должен его похоронить, — продолжал Шюке. — Я не могу ждать.

Аббатиса согласилась с тем, чтобы он пришел завтра.

Шюке отправился искать какой-нибудь постоялый двор. В монастыре Сестер Марты запрещалось находиться мужчинам, а идти в гостиницу епископства викарию не хотелось. Он предпочел затеряться среди других путников. Ему удалось найти пристанище на постоялом дворе Бека. Шюке заплатил за ночлег двумя оставшимися у него экю и немедленно пошел вверх по лестнице в свою комнату. Находясь на верхней площадке лестницы, он услышал, как кто-то еще вошел в здание. Он не видел, кто это, однако тут же узнал голос вошедшего. Это был Дени Ланфан.

Фовель де Базан сидел за своим письменным столом в огромной приемной Артемидора во дворце Латран в Риме. На одной из деревянных скамей томился в ожидании отец Профутурус.

— Канцлер вас скоро примет, — доброжелательно сказал дьякон.

Аббат кивнул.

В этот самый момент в глубине зала появились трое францисканцев и толстенький доминиканец. Трое монахов в подвязанных веревками рясах были как раз теми францисканцами, с которыми два раза пересекался Энгерран дю Гран-Селье: сначала в этой самой приемной во дворце Латран, а затем на вилле у Шендоле, где Энгерран встретился с Артемидором и организованным им комитетом. У монахов по-прежнему были суровые и властные лица. Дьякон с плохо скрываемым страхом смотрел, как они приближались.