Бес шума и пыли - Антон Мякшин

— Заткнись, сказано тебе… ужас, летящий на крыльях ночи! Бабушка твоя на другом конце земли. И на твоем месте я бы не о ней беспокоился. Учитывая степень паскудности ее характера, она быстро выбьется в верховные правители людей рода койота, установит кровавую диктатуру и перережет всех, кого в свое время не успел перерезать прежний вождь Разящий Клык… Ты бы лучше о себе подумал.

Пахом огляделся.

— Ой! — с испугом проговорил он. — В застенки попал!.. Никак стрельцы меня замели! Или опричники!

Я хмыкнул. Что будет с атаманом, когда он узнает, что в темницу угодил совершенно самостоятельно! Без помощи каких-либо правоохранительных органов — МВД (или стрельцов), КГБ (или опричников)…

— Ой! — воскликнул снова Пахом. — Стрельцы, опричники, родные застенки!.. Нешто я на родине?

— Ага, — подтвердил я. — Радуйся.

Радоваться Пахом-Чик не спешил. Он ненадолго задумался, пошевелил беззвучно губами, один за другим сжал пальцы на обеих руках, что-то высчитывая, потом открыл рот и прохрипел:

— Тринадцать ограблений, двадцать два убийства… А сколько девок снасильничал и купчишек на дороге почистил — то вообще счету не поддается… Колесуют меня.

— Это как минимум, — злорадно подтвердил я. — А как максимум — в кипятке живьем сварят. И поделом: не будешь больше душегубничать!

— Буду! — неожиданно закричал Пахом. — Всё одно терять нечего!.. Ты, нечистый, меня в эту беду втравил, тебе и расплачиваться! Сейчас я тебя — чик!!!

Честно признаться, я растерялся. И исключительно поэтому спросил:

— Как это — чик?

— А так, — тут же объяснил мне атаман. — Хоть копьем, хоть палицей, хоть томагавком — всё равно — чик!

И пополз ко мне. Так как обе руки у него были заняты, топор он держал в зубах. Лезвие брякало о каменный пол, цеплялось за отдельные булыжники и трещинки — в общем, здорово тормозило движение, работая как корабельный якорь. Пахом-Чик быстро умаялся и выпустил оружие.

— Голыми руками придушу! — пообещал он. — Это тоже считается — чик!

Я привалился спиной к стене и демонстративно выставил копыта.

— Буду лягаться, — объявил я. — Между прочим, удар бесовского копыта не менее ста килограммов!

— А это много?

— Попробуй — узнаешь.

Пахом приостановился. Минуту в нем боролись кровожадность с осторожностью. Потом атаман принял поистине соломоново решение. Он сменил направление и пополз к Гавриле, очевидно рассудив, что тот, находясь без сознания, сопротивляться не будет.

Ну что тут поделаешь? Даже в тюремных застенках нет покоя!.. Ползти на выручку Гавриле я не мог. Сил хватило только на то, чтобы заложить в рот два пальца и свистнуть.

— Га! — гаркнул детина, приподнимаясь. — Что случилось?

— Во-первых, — объявил я, — мы вернулись на родину. В смысле, к тебе на родину…

— Ура! — обрадовался Гаврила. — Наконец-то! Значит, у меня получилось! А я-то уж думал, что никогда не увижу ни батюшки своего, ни любезной моему сердцу Оксанушки…

Лучше бы ему было перейти на родной язык, но привычка — страшная шутка…

— Опять Оксанушка! — прозвучала в тесной камере гортанная индейская речь. — Будь проклята скво, о которой я не первый раз уже слышу! Уж не забыл ли Большой Дух о том, что он является мужем Прибрежной Гальки?

Детина застонал. Очнувшаяся девушка попыталась подняться на ноги, но обессиленно опустилась обратно на солому.

— Словно кровь выкачали из вен моих, — пожаловалась она. — Я слаба, как пещерная мышь…

— И мне как-то не по себе, — признался Гаврила. — Слабость ужасная… Будто мы не под землей летели, а весь путь до родины пешком прошли.

— Во-вторых… — поспешил предупредить я, но Прибрежная Галька меня перебила.

— Хо! — воскликнула она. — Видим, видим… Бледнолицый убийца ползет к нам. Пускай ползет, мы его сейчас с мужем… на тысячу кусков разорвем!

Пахом снова остановился. Уселся на пол и почесал затылок.

— Сговорились, что ли? — проворчал он. — А как мне быть — вы об этом подумали? Я же злость в себе ощущаю необыкновенную! Великий разбойник Ахмет Медный Лоб всегда убивал кого-нибудь, когда был зол. А я поклялся во всем Ахмету подражать, чтобы стать таким же великим разбойником!

— Зачем же ты меня хотел убить, если я по договору должен Ахмета для тебя освободить? Кто, кроме меня, освободит его, а? Чем ты, спрашивается, думаешь? — поинтересовался я.

Пахом пожал плечами.

— Ахмет сначала убивал, а потом думал, — сказал он. — И я так же.

— Ты на меня работаешь, Адик, а не на этого душегуба! — насупился Гаврила. — Ты сначала мое задание выполни, а потому уже… И как тебя угораздило ему пообещать?

— А ты бы на моем месте что сделал? — огрызнулся я. — Он грозился меня на куски порубить и в чане со святой водой сварить!

— Ну и что? Всё равно я первый тебя вызвал! Присуши ко мне Оксанушку, а тогда…

— Что-о?! — вскинулась снова Прибрежная Галька. — По какому такому праву ты, Большой Дух Гаврила, женатый человек, о посторонних скво мечтаешь?

— Оксана — не посторонняя! — ответил ей Гаврила, отползая немного в сторону, внешний вид взъерошенной дикарки ничего хорошего ему не сулил, того и гляди — вцепится в волосы. — Оксана — моя невеста! Я тебе о ней рассказывал… Кажется… Наверное… Не помню… И вообще, что ты ко мне привязалась? Не лежит к тебе мое сердце!.. И вовсе я не женатый! А наш брак был… этим… самым… таким…

— Фиктивным, — подсказал я.

— Во-во! Точно.

— Я тебя спасла! Если бы не я, мой дедушка Небесная Чаша тебя бы казнил!

— Ничего бы не казнил! Адика он тоже казнить собирался, а Адик — вон! Живой и здоровый! Только очень слабый, почти дохлый… Я тебя, между прочим, тоже спас! Пожалел на свою голову! Вытащил из свалки!.. Ведь затоптали бы тебя твои родственнички!

— Не затоптали бы!

— Я тебя пожалел, понятно? А на жалости любовь не может вырасти!

— Может!

— Не может!

— Может! Может!

Душегуб Пахом-Чик уже не предпринимал попыток кого-либо убить. Он, облизываясь, смотрел на Гаврилу и Прибрежную Гальку. Раскрасневшаяся дикарка, сцепив кулаки, порывалась броситься в драку — проломить неверному возлюбленному голову или по крайней мере выцарапать глаза… Не способный в данный момент кого-либо укокошить, одноглазый атаман, наверное, удовлетворил бы свою страсть к убийству, хотя бы наблюдая кровопролитие.

Я попробовал урезонить парочку:

— Уважаемая Галина, уважаемый Гаврила Иванович… Дорогие молодожены! Не хочется вас отрывать от выяснения отношений, но обратите лучше свое внимание на то положение, в котором оказались мы сейчас…