Город и ветер - Анастасия Парфенова

— Госпожа Ла Ши Тара, уполномоченный посол империи Кей, просит Совет дать ей аудиенцию.

Точно ветерок пробежал по лицам собравшихся. Краем глаза уловив в одной из фигур несоответствие, Тэйон сфокусировал взгляд… А этот что здесь делает?

Рек ди Крий стоял, расслабленно привалившись к одной из колонн в дальнем конце зала, скрестив руки на груди, и выглядел так, будто он владел этим местом и всеми, кто в нём находился. Провидица-фейш, чью детскую фигурку, как всегда, можно было заметить рядом с ним, казалась отстранённой и незаинтересованной в происходящем.

Конечно, в Зале Духа можно было найти многих, кому тут быть совершенно не полагалось, но…

Луч света, упавший в этот момент откуда-то сверху, на мгновение высветил целителя, залив его бледную кожу сияющим перламутровым серебром, и тут же исчез. Вместо потустороннего видения вновь предстал всего лишь естественно наглый черноволосый студиозус.

Не столько услышал, сколько почувствовал резкий вздох, раздавшийся оттуда, где стоял королевский трон. Он не повернул головы, он и без того знал, что в этот момент взгляд Шаэтанны неотступно прикован к странной паре в дальнем конце зала.

Ди Крий рассеянно-небрежно поднял руку, чтобы поправить прядь волос, но почему-то движение выглядело как приветствие или, быть может, салют, странно формальный даже в этой обстановке.

И тихое, не слышное никому, кроме мастера этой стихии, шипение воздуха, сквозь зубы выпущенного королевой. Тэйон очень постарался не взглянуть на Таш. И всем телом почувствовал, как она не взглянула на него в ответ. Потому что однажды, и только однажды, он сталкивался с тем, чтобы женщина так реагировала на Река ди Крия. Не с восхищением, которое, скорее всего, заподозрят те немногие, кто что-то заметит. Нет, в судорожном вздохе Шаэ была холодная ярость и ещё более леденящий страх. Чего в нём не было совершенно точно, так это и следа восторга.

Что тут, во имя всех стихий, происходит?

Ди Эверо, успевший за время короткого обмена принять подобающе величественную позу, формально ответил:

— Совет примет госпожу посла.

«По крайней мере у них хватило ума не тянуть с этим», — отстранённо подумал Тэйон. Тяжёлые двустворчатые двери распахнулись едва ли не до того, как глава Совета закончил свою речь, и на пороге застыла сухая, хрупкая фигура посла империи Кей.

Госпожа Ла Ши Тара изящным движением подобрала свои просторные тяжёлые одежды и скользнула по тёмным мраморным плитам, тихая и грациозная, точно птица.

Не в первый раз Тэйон не смог не восхититься женщиной, которую император выбрал быть своим послом среди ненавистных и безумных магов.

Она пришла одна. Ни посольской стражи, ни атташе, ни помощников. Только одинокая женщина в многослойном придворном халате, с волосами, поднятыми в высокую и сложную причёску. Казалось, шелест шёлковых подолов был единственным звуком, отражавшимся от стен зала.

Ей должно было быть страшно. Тэйон хорошо представлял, каково это: огромный зал, широкими асимметричными ступенями поднимающийся к стенам. И, возвышаясь над ней со всех сторон, окружая её со всех сторон: окутанные сумраком фигуры, застывшие в неподвижном молчании. Жуткие. Осквернённые. Буквально источающие глухую, неприкрытую ненависть. Существа, любое из которых могло уничтожить её одной мыслью. Безумные и неконтролируемые в своём гневе.

Те самые существа, которые всего несколько дней назад слушали, как пьяный вдрызг Тэйон Алория поливал госпожу посла площадной бранью. И излучали тихое одобрение всему, что он скажет.

Кейлонгцы жили дольше обычных людей, даже магов. Женщина, на лице которой столь ясно отражался её возраст, должна была прожить не одно столетие. И не два. Быть может, эти богатые событиями нелёгкие столетия и дали ей силы. А может, сборище разряженных магов просто не произвело своего обычного впечатления. Ла Ши Тара поднялась по многоступенчатой лестнице, расправив плечи и спокойно, без вызова подняв голову. Ночной бабочкой скользнула по тёмным плитам, мимо взмывающих в небо колонн и захватывающе прекрасных линий.

Совет выплыл из тьмы, одновременно пугающе близкий и будто парящий на недоступной вышине. Вытянувшиеся двумя дугами кресла, в которых сидели потусторонне прекрасные и нечеловечески могущественные существа, за маской ледяной неподвижности прятавшие страх и ярость. И тем не менее язык тела пожилой кейлонгки говорил лишь об исполненной холодного презрения точности, с которой та выполнила все требования протокола. Кейлонгского, разумеется.

Вот она поднялась на последние ступени, скользнула вперёд почти танцевальным движением. Застыла на мгновение в открытой точке подковы, точно посередине между премьер-министром и мастером битвы. С достоинством опустилась в глубоком реверансе, искусно разметав по мраморным плитам длинные полы своего халата и рукавов. И почему-то вдруг показалось, что всё это: и подавляющий зал, и напыщенность застывших в угрожающем молчании фигур — нарочиты, нелепы и кажутся безмерно… детскими, что ли. Перед опирающейся на подлинную веру и духовную целостность культуры древней империи потуги на грандиозность, подкреплённые пустыми иллюзиями и магическими подпорками, выглядели несуразными.

«Один — ноль в пользу госпожи посла», — признал Тэйон. Первый раунд взаимного психологического давления она выиграла. И с куда меньшим арсеналом, чем тот, что был в распоряжении противника.

Королева, которой надоело дожидаться, пока глава Совета сочтёт, что кейлонгка унизилась достаточно, чтобы начать переговоры, сама сделала первый ход.

— Вы можете подняться, госпожа посол. Совет Лаэссэ приветствует вас, — Шаэ владела придворным кейлонгским, но сейчас предпочла свой родной язык. Да, это лишало её определённого преимущества, но слишком многое можно было выдать собеседнику, который владел диалектами кей лучше.

Тэйон позволил себе улыбнуться. И снова девочка нарушила все правила. По требованиям этикета ей полагалось сидеть на троне, изображая из себя восковую куклу, а разговор должен был вести глава Совета, но в данном случае он был полностью согласен с юной королевой: протокол протоколом, а эти переговоры слишком важны, чтобы оставлять их в руках ди Эверо. И пусть он хоть подавится своим возмущением. Сейчас всё равно никто не посмеет даже бровью повести. При госпоже после.

Хотя позже ей, скорее всего, ещё предстоит услышать об унижении королевского достоинства», об «оскорблении для Лаэссэ» и «недопустимости поощрения наглости варваров, особенно во времена кризиса».

Если Ла Ши Тара и удивилась нарушению этикета (хоть она предпочитала игнорировать лаэссэйский протокол в пользу имперского, это не означало, что она не знала досконально и тот и другой), то ничем этого не выдала. Всё так же, оставаясь в своём не то реверансе, не то поклоне, произнесла:

— Благодарю вас, ваше высочество, — и поднялась, тихим шелестом шёлка и сдержанным блеском украшений оживляя застывший зал.

На кого она будет ориентироваться: могущественного ректора Академии (то есть рассадника греховной магии) или королеву (под чьей сенью процветают все эти богомерзкие маги)? Нет, всё-таки на Шаэтанну. В конце концов у Нарунгов была определённая репутация. Хотя вряд ли нашёлся бы кто-либо, искушённый в лаэссэйской политике, как госпожа посол, кто мог не знать, насколько опасен на самом деле ди Эверо.