Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Осенью 1553 г. состоялся Освященный Собор. Царь лично допрашивал обвиняемых, начал их «испытывати премудре». «Они ж, видевше благочестиваго царя, крепко поборающе о благочестии и убояшесь». Башкин то ли симулировал сумасшествие, то ли действительно впал в прострацию, принялся плести околесицу. Впрочем, Иван IV даже к еретикам проявил милосердие (против смертной казни выступал и его наставник Сильвестр). Всем сохранили жизнь, ограничились монастырским заключением. А престарелого епископа Кассиана, которого разбил паралич, вообще оставили в покое.

Однако на процессе прозвучало еще одно имя. Башкин проговорился, что видным наставником жидовствующих являлся Артемий Пустынник. Тот самый «старец» Артемий, которого Сильвестр пытался навязать царю в качестве «учителя»! И которого он протолкнул на пост игумена Троице-Сергиева монастыря! Как стало известно, уйдя в Порфирьев монастырь, он успел создать там общину еретиков. От нее отпочковалась группа во главе с учеником «старца» Феодосием Косым, понесла заразу в Новоезерский монастырь… Когда Артемия вызвали на церковный Собор, он вел себя довольно независимо, отвечал уклончиво. Башкина объявлял вполне православным — дескать, он ошибался лишь в частностях. Но после первого допроса «старец» попытался сбежать из Москвы. Его задержали и взялись уже более строго. Обнаружилось, что он выступал против борьбы с еретиками, искажал учение о Св. Троице, отрицал целесообразность панихид, даже был повинен в каких-то «блудных грехах» (может быть, гомосексуализме). В январе 1554 г. Артемия отлучили от Церкви и сослали на вечное заточение в Соловецкий монастырь.

Государь велел арестовать секты, созданные под эгидой «старца». В Москву доставили еретиков из Порфирьева и Новоезерского монастырей. Тут уж выявили «полный набор». Феодосий Косой считал Христа не Богом, а лишь «наставником», утверждал, что мир существует «безначально», живые существа «самобытны», а за Богом оставил лишь функции художника, «подновляющего» мир. Не признавались Св. Таинства, Церковь называлась «кумирницей». Отрицались святые, монашество, даже само христианство. Доказывалось, что «все веры в всех землях одинаковы». И царство отрицалось! Следовательно, властям можно было не повиноваться. А управлять людьми и заменять Церковь должны были «соборы верных» — таких, как сам Феодосий и его учитель Артемий.

Кстати, религиозные столкновения тоже косвенно отразились в Житии свв. Петра и Февронии. Оно открывается предисловием, большим и довольно необычным для агиографической литературы. Перед нами как бы развернутый «символ веры». Кратко излагаются основные догматы Православия, учения о Св. Троице, сотворении мира, пришествии Христа, прославлении Господа через Его святых. Наличие такого предисловия становится понятным, если учесть, что Житие писалось в 1553–1554 гг., когда шли процессы над жидовствующими, и Ермолай-Еразм буквально по пунктам противопоставил православные взгляды утверждениям еретиков.

А Анастасия со своей партией как раз и попытались использовать эти процессы, чтобы привлечь к ответственности Сильвестра. С обвинением выступил дьяк Висковатый. Но из материалов суда видно, что он действовал не от себя лично. Нужные книги, чтобы подкрепить доводы, дьяку дали Василий Захарьин-Юрьев и Михаил Морозов (свояк Захарьиных). Висковатый подал митрополиту «писанье», что «Башкин с Артемьем советовал, а Артемий с Сильвестром». Глава Посольского приказа Висковатый и сам был выдвиженцем «избранной рады», но у него возникли трения с временщиками — Адашев старался подмять внешнюю политику под собственное руководство. Поэтому Захарьины переманили дьяка. Но удар был нанесен неумело. Желая поразить противника посильнее, к обвинениям добавили «до кучи» все что можно. В том числе, что Сильвестр поместил в Благовещенском соборе неканонические иконы. А это легко опровергалось. К тому же, получалось, что Висковатый три года видел иконы и молчал, а сейчас вдруг выступил. Сильвестр имел сторонников среди церковников, бояр. Нажали на митрополита. И наряду с иконами все обвинение в целом было признано клеветой. За это Собор наложил на Висковатого трехлетнюю епитимью.

Но при этом стоит отметить еще один красноречивый факт. Главные еретики, Артемий Пустынник и Феодосий Косой, вообще ускользнули от наказания! Казалось бы, как должны везти и содержать преступника, осужденного самим царем и Освященным Собором? Но «старец» Артемий сбежал, не доехав до Соловков. Благополучно пробрался в Литву. А Феодосий и несколько его единомышленников сумели удрать из-под ареста прямо из Москвы! И тоже очутился в Литве — причем в протестантской среде Косого признали выдающимся мыслителем [36]. В итоге пострадала лишь мелкая сошка. Отсюда видно, что в самых высших эшелонах власти у еретиков действительно существовали могущественные покровители.

Между прочим, наличие сектантских гнезд в верхушке русского общества дает нам ответы на многие неясные вопросы, затронутые в предыдущих главах. Например, почему жидовствующий Вассиан Косой так яро протестовал против развода Василия III и Соломонии Сабуровой, чтобы трон унаследовали братья государя. Можно вспомнить и скандал у постели умирающего Василия III, когда Андрей Старицкий с группой бояр пытался не допустить его пострижения. Смысл станет понятен, если учесть — жидовствующие выступали против монашества и, подобно европейским реформатам, лелеяли планы упразднить его. А предсмертное пострижение популярного монарха поддерживало авторитет монашества. Наконец, это еще один ответ на вопрос, почему Сильвестр, принуждая царя каяться, всячески препятствовал паломническим поездкам. Так было не только в 1553 г., он каждый раз возражал.

Но если первая попытка свалить временщиков не удалась, это вовсе не означало, что Анастасия примирилась с ними. Родив сына Ивана, царица предприняла какие-то свои меры для его охраны. В результате он стал первым ребенком Анастасии, которому удалось дожить до совершеннолетия. В 1557 г. родился Федор и тоже уцелел. Их явно стерегли и оберегали не в пример лучше, чем Анну, Марию, Дмитрия. Готовилась и новая атака против «избранной рады».

Проявилось это летом 1554 г. Внезапно задумал бежать в Литву князь Семен Ростовский. Он участвовал в мятеже, но был прощен, даже получил боярство — а полтора года спустя он и его родня Ростовские, Лобановы, Приимковы, Катыревы почему-то забеспокоились и решили спасаться за рубежом. Чего же они перепугались? А перепугались-то не на шутку, если готовы были бросить свои обширные вотчины, богатства, абы самим уцелеть… Как позже выяснилось, многие важные подробности боярского бунта 1553 г. царю еще не были известны. А Ростовский обнаружил — к нему подбирается следствие, и запаниковал, что «не удастся это дело укрыть». Спрашивается, кто же вел расследование? Не царь. Его действия по-прежнему контролировались «избранной радой» (куда входил и Ростовский). Остается единственный вариант — разбирательство вели Анастасия и ее родственники.

Бежать не удалось. К Сигизмунду II был послан Никита Лобанов-Ростовский, договориться, чтобы приняли высокопоставленных эмигрантов. Его задержали в Торопце, он раскололся. Изменники представли перед судом Боярской Думы. Семен Ростовский действительно выложил много нового о прошлом мятеже. Назвал организаторов, планы, признался, что царевича Дмитрия (а значит и царицу) хотели умертвить. Сообщил, что в заговоре, кроме уже известных царю лиц, участвовали Куракины, Семен Микулинский, Петр Серебряный «и иные многие бояре, дети боярские и княжата». Но, как отмечает академик Р.Г. Скрынников, исследовавший материалы процесса, судьи «намеренно не придали значения показаниям князя Семена насчет заговора… Главными сообщниками Семена Ростовского были объявлены княжие холопы». То есть дело замяли, не стали раскручивать клубок в боярской верхушке [119].