Кроваво-красная текила - Рик Риордан

Грабб наморщил влажный лоб и посмотрел на Майю со смесью удивления и уважения.

— Повторите-ка еще раз, кто вы, милая? Китаянка?

Надо отдать должное Майе — она не стала портить ему лицо.

— Все правильно, мистер Грабб, — сухо ответила она. — Тот самый народ, который изобрел железную дорогу, вы ведь помните?

Я поглядел на коров и попытался думать. У коров никаких полезных идей не нашлось.

— Что-нибудь еще? — спросил я у Грабба.

Старый помощник шерифа с трудом оторвал взгляд от Майи, посмотрел на меня и покачал головой.

— Тупик, сынок.

Драпиевски с сожалением пожал плечами, однако нисколько не удивился.

Я бы мог отправиться восвояси. У меня имелись и другие зацепки. Оба полицейских с нетерпением ждали момента, когда можно будет вернуться к кондиционерам и мороженому «Дилли бар», которое продается в столь любезном их сердцам «Дэйри куин». Однако я немного постоял под убийственными лучами солнца и решительно зашагал туда, где убили Холкомба.

В низине сухие заросли мескитовых деревьев оказались такими густыми, что наши брюки покрылись колючками, когда мы добрались до места убийства. Мы стояли на маленькой прогалине, через которую проходили две колеи, ведущие в лес. Именно это место я видел на фотографиях Карнау.

— Вполне подходящее местечко для встречи, — заметил Ларри. — Здесь ты не привлечешь ненужного внимания.

Он принялся отдирать колючки от промежности. Майя прислонилась к мертвому дереву. Грабб смотрел на меня — он начал терять терпение.

— О чем ты думаешь, сынок? — спросил он.

Я бы очень хотел дать ему ответ, но не знал, что сказать.

— Кто владеет землей? — спросил я.

Грабб немного подумал.

— Сейчас не знаю. Да и в 1984 году она выглядела заброшенной. Потом, в 1986-м, ранчо сгорело. С тех пор земля много раз переходила из рук в руки. Теперь она никак не используется, только соседи пасут здесь скот.

— Какие соседи?

— Вивиане на севере, Гардинеры на юге.

Обе фамилии были мне незнакомы.

— Так вы говорите, ранчо сгорело?

Грабб кивнул. Он рассказал мне о грандиозной буре, которая случилась здесь в 1986 году. Из-за молний началась дюжина небольших пожаров, в результате одного из них сгорело ранчо на холме. Грабб с подозрением посмотрел на меня.

— Только не говори, что ты хочешь на него взглянуть.

Драпиевски рассмеялся.

— Почему бы и нет? — ответил я.

Мне пришлось сделать немало комплиментов и обещать обед, чтобы уломать Грабба подняться на холм, но, в конце концов, мы сумели договориться. От дома мало что осталось, только проплешины в траве на месте фундамента. Я никак не мог понять, почему мне эта картина кажется знакомой, и медленно обошел остатки фундамента.

— Интересно, что это нам дает, кроме загара, сынок? — спросил через несколько минут Драпиевски.

И тут я споткнулся о какой-то крупный металлический предмет. Грабб и Драпиевски подошли посмотреть, как я вытаскиваю из земли кусок черной железной трубы, на которой были написаны буквы. Около трех футов длиной и в фут высотой. Я прочитал: «Ленивый У».

— Да, я помню, — сказал Грабб. — Здесь были ворота — как ты догадался?

Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где я это видел, и в следующее мгновение все встало на свои места.

— «Ленивый Ублюдок», — сказал я.

Грабб уставился на меня.

— И как это понимать, сынок?

— Мы с мисс Ли недавно видели фотографию этого ранчо, сделанную ночью во время звездопада.

Грабб кивнул; он уже начал терять интерес, жара его достала, и в глазах появились мечты о мороженом и тени.

Драпиевски и Майя смотрели на меня, пытаясь разобраться в выражении моего лица. У меня внезапно пересохло в горле.

— Значит, Карнау снимал отсюда, — сказала Майя. — Выглядит вполне разумно.

— Нет, — возразил я. — Перед тем как исчезнуть, Лилиан кое-что мне рассказала. Они с Карнау уезжали фотографировать на природу, иногда на несколько дней. Однажды они расположились на каком-то богом забытом холме в Бланко и снимали звездный дождь.

— Странное совпадение, — заметил Драпиевски, глядя в низину, где застрелили Холкомба.

Я попытался представить себе Рэндалла Холкомба с аккуратной красной дырой во лбу, лежащего в оленьей засидке, но перед глазами стояло лицо Лилиан.

— Да, очень странное, — сказал я.

Когда мы вернулись на улицу Куин-Энн, Майя выглядела усталой и сердитой. Она улеглась на футон и уставилась в пространство, пока я пытался стянуть усеянные колючками джинсы. Наконец они пролетели через всю комнату и накрыли Роберта Джонсона на его постели из грязного белья. Не думаю, что он это заметил.

Я лег рядом с Майей, обнял ее сзади и уткнулся лицом в волосы. Когда я попытался взять ее за руку, оказалось, что она сжала ее в кулак.

— Трес, давай уедем отсюда вместе, — сказала Майя после долгого молчания. — Уничтожь проклятый диск, если потребуется, но нам нужно уносить ноги.

Я попытался сделать вид, что она ничего не сказала. Мне хотелось просто лежать с закрытыми глазами и как можно дольше слушать ее дыхание. Однако она отстранилась, села и посмотрела на меня сверху вниз. Гнев в ее глазах сменился разочарованием.

— Два человека уже погибли из-за этого диска, и ты всем рассказываешь, что он у тебя. Для меня остальное не имеет ни малейшего значения. Даже Лилиан. В особенности Лилиан.

Я покачал головой.

— Не могу я это бросить. И уничтожить диск не могу. Ведь, возможно, речь идет об убийцах моего отца.

— Ты хочешь, чтобы тебя тоже прикончили?

На этот вопрос не существовало правильного ответа. Очень скоро у Майи закончились силы, ей надоело смотреть на меня, и она улеглась на подушки.

— Будь ты проклят, — сказала она.

Я долго лежал и размышлял, каким образом смогу еще больше все испортить. Потом начал мысленно делать ставки на то, кто следующим войдет в мою дверь с пистолетом.

Впрочем, выяснилось, что моя жизнь запутана еще недостаточно. Зазвенела гладильная доска. Когда я взял трубку, мне показалось, что я слушаю либо работу шлифовального станка, либо дыхание стареющего курильщика. Звонил Карл Келли, ушедший на покой помощник шерифа, старый друг моего отца.

— Привет, сынок, — сказал он. — Давно тебя не слышал. Подумал, что мне стоит позвонить.

Давно? Тут только я сообразил, что уже снова наступило воскресенье. Я находился в городе ровно неделю. Когда я ему позвонил, Келли решил, что у нас появилась новая традиция.