Руна смерти - Олег Курылев

В это время дверь приоткрылась, и в комнату заглянул комендант «Каменного цветка».

— Приехал врач. Он говорит, что у него мало времени.

— Да, конечно.

Ротманн вышел в коридор и, посторонившись, пропустил в дверь морского офицера с золотым «эскулапом» на жгутах узких серебристых погон и чемоданчиком в руках. Оставшись с Ротманном в коридоре, комендант предложил закурить и они начали разминать слежавшиеся сигареты. В это время дверь снова отворилась.

— Этот человек только что умер.

Не дождавшись ответа, врач приложил руку к золотому кантику козырька и быстро пошел по коридору. Было видно что ему неприятно оставаться здесь даже одну лишнюю минуту. Ротманн с комендантом, так и не успев зажечь спичку зашли в палату.

Герхард Майзингер, он же Зени Фальц, потомственный немецкий оружейник из Золингена, на котором оборвалась многовековая династия мастеров, лежал с широко открытыми глазами. Его исхудавшее лицо было спокойным и каким-то просветленным. Может быть, только что сбежавшая по левой щеке слеза способствовала такому впечатлению.

— Черт! — ругнулся комендант, стукнув кулаком по спинке кровати. — Ну я же говорил! Послушайте, Ротманн, что это за человек? Вы разобрались?

— Он попал сюда по ошибке. — Ротманн смотрел в уже высыхающие и теряющие блеск глаза оружейника. — И скорее всего, он был ни в чем не виновен.

Когда комендант вышел позвать охранников, чтобы вынести труп, Ротманн обратил внимание на лежащий на полу возле кровати небольшой предмет. Прямо над ним свешивалась рука покойника. Вероятно, из нее, когда врач проверял пульс, и выпала эта штука.

Ротманн поднял предмет. Это оказался железный брусок с неровной поверхностью. «Наверное, один из тех пробников, о которых рассказывал оружейник, — подумал Ротманн. — Может быть, он сохранил его в качестве талисмана». Вырвав из своего блокноталисток, он завернул в него железку.

— Ну что ? — спросил Крайновски, когда Ротманн вернулся в управление.

— Тридцать минут назад заключенный из двенадцатой камеры умер, оберштурмбаннфюрер. Он был уже настолько плох, когда я приехал, что сами понимаете… Мне следует что-то написать?

Ротманн решил не рассказывать о прорисовавшейся в его голове картине. Скорее это был этюд, набросок или даже подмалевок, но с некоторыми вполне узнаваемыми образами. Цибелиус, некий Крокус, он же Ларсен и оружейник Фальц. И всё это на фоне лагерных вышек Берген-Бельзена, шверинской толкучки и поблескивающих драгоценных камней. Похоже, все действующие лица этой мизансцены были уже мертвы. В живых оставалась «тайна копии», но касаться темных дел Генриха Гиммлера Ротманн не стал бы ни за какие коврижки.

Крайновски пожал плечами.

— У нас он никак и нигде не отмечен. Впрочем, спросите у Веллера. Он теперь здесь главный крючкотвор.

В конце декабря наконец-то пришла зима. Над засыпанным первым снегом Фленсбургом зазвенели рождественские колокола католических и протестантских церквей. Они звучали монотонно, без перезвона, характерного для православных городов России. На следующий день до слуха Антона донесся далекий гул, похожий на дальнюю грозу. Потом он узнал, что это бомбили соседние Шлезвиг и Каппельн.

На Новый год Ротманн прислал ему бутылку вина и несколько новых книг из своей библиотеки. Но сам не появился. Их с Юлингом не было почти две недели. Впервые в жизни Антон встречал свой самый любимый праздник в полном одиночестве, без телевизора. Он часами простаивал у окна, наблюдая за редкими прохожими, падающими снежинками, вслушиваясь в гудки приходивших или покидавших бухту кораблей. Если бы не книги, это окно и осознание того, что осталось не более трех месяцев, он, наверное, впал бы в тяжелую депрессию. Как люди выдерживают годы одиночного заключенная? Насколько надо быть бесчувственным к своей памяти и своему прошлому, чтобы не истерзать себя его призраками За бесконечные дни одиночества и спокойно ждать, ждать и ждать неизвестно сколько и непонятно чего?

Однажды, когда Ротманн, передав Крайновски какие-то бумаги, собирался покинуть его кабинет, тот попросил его задержаться.

— Вот, — начал он, — просматриваю в свободное время кое-какие ваши старые и не очень старые дела и нахожу порой много любопытного.

Ротманн внутренне собрался — такое начало не предвещало ничего хорошего.

— Ну вот взять хотя бы… Да вы садитесь, Отто, садитесь. Я вас долго не задержу, но всё равно не стоять же вам, как на докладе у высокого начальства.

Крайновски, перелистывая какую-то папку, время от времени поглядывал на Ротманна, ни на секунду не упуская собеседника из поля зрения.

— Ну вот взять хотя бы дело некоего Вернера Каше. Недавнее и пустячное дело о том, как маменькин сынок, не желая идти на фронт, отхватил себе пальцы, сунув руку под пресс. Всего несколько страничек, включая заявление цехового мастера и объяснительную, записанную со слов самого пострадавшего.

Каждая пауза сопровождалась коротким взглядом, направленным точно в зрачки Ротманна.

— Я понимаю, что это не ваша епархия. Дело вел ваш друг Юлинг и завершил его, кстати, полным оправданием подследственного, согласившись с фактом несчастного случая. Поэтому здесь у меня к вам нет никаких вопросов. Странно другое. Буквально через пару дней мамаша этого самого Вернера Каше вдруг увольняется с прежнего места работы и оформляет трудовое соглашение с кем бы вы думали? С штурмбаннфюрером СС Ротманном. — Крайновски уставился на Ротманна нарочито растерянным и даже смущенным взглядом. — С вами. Можете вы как-то прокомментировать этот факт?

— Что же тут комментировать, оберштурмбаннфюрер? — Крайновски встал из-за стола и, обойдя его, уселся на свободный стул напротив.

— И всё же, что это было? Жалость или какой-то расчет? Ну же, посекретничайте со мной, Отто, — выразился он совсем уже по-женски.

Ротманн стал рассказывать, что эта женщина пришла его благодарить. Почему его? Вероятно, видела с Юлингом и приняла за его начальника. А он тогда как раз решил нанять экономку, ну и, видя, что она простая и порядочная женщина, предложил ей эту работу, о чем не жалеет до сих пор.

Крайновски, конечно же, мог припереть его к стенке, но почему-то не стал этого делать.

— Ну-ну, — добродушно похлопал он Ротманна по руке, — я вас больше не держу.

Когда взмокший от произошедшего разговора Ротманн находился уже в дверях, Крайновски снова окликнул его.

— Отто, я понимаю, что вы солдат, боевой офицер, я бы даже сказал — нордический воин. Но раз уж вы оказались в полиции, да еще в тайной полиции, забудьте о благородстве и жалости. Они здесь неуместны и вредны. Фюрер заботится о народе с помощью Красного Креста, обществ социального вспомоществования и других организаций, к которым мы не принадлежим. У нас с вами иные задачи.

«Вот же чертов очкарик, — думал Ротманн, вырвавшись наконец из ненавистного кабинета. — Делать ему больше нечего, что ли? Так он и до Дворжака доберется».