Госпожа победа - Олег Чигиринский

Все было именно так: она сидела и курила. Только она еще и плакала.

Артем зажег плиту и поставил чайник, сняв, по ночному времени, свисток. Потом, несмотря на слабое сопротивление, перетащил Тамару в кресло и посадил к себе на колени.

— Давай. Рассказывай.

…Рахиль просто по стенке размазали. У нее характер бешеный, как порох, а адвокат, сволочь, это использовал. Выставил ее форменной истеричкой, чуть ли не идиоткой. На предварительном следствии она на одного указала неточно, это был подставной, его там не было и быть не могло в ту ночь, защитник за это уцепился и оправдал всех, понимаешь, всех! Он выставил Рахиль «ненадежным свидетелем», а Фат уже мертва, а я не считаюсь свидетелем, потому что я не видела, кто это сделал! Этот законник, вонючка, вытянул из нее, что ее напоили, ему наплевать, что насильно, он сказал, что это не имеет значения! Ты понимаешь, не имеет значения! Он… он такие вопросы задавал! Он…

— Я понял, — Артем погладил ее по щеке, на секунду прижав большой палец к губам. — Этому типу нужно прочистить задницу ершом для танковых пушек. Рахиль после всего этого пошла, напилась вусмерть и въехала на машине в трамвай… Насколько я понимаю, оставив вас обеих пешими.

— Вот уж это совсем неважно.

«Еще как важно», — подумал он. Это значит, теперь каждое утро она будет отправляться в Качу общественным транспортом, и проклятый автобус украдет у них еще полчаса времени… Он бы отдал ей свой джип, если бы тот был еще жив: гараж, где Арт держал «хайлендер», попал под бомбу.

— Дальше, — сказал он.

— Думаешь, есть какое-то «дальше»?

— Думаю, есть… Выключи чайник, выкипит сейчас к чертовой матери… Одни только неприятности подруги не могли довести тебя до такого состояния. Что случилось с тобой?

— Я решила не выдвигать обвинение.

— ???

— По делу об изнасиловании. Потому что теперь это может получиться никакое не…

— Я понял. Ты уверена…

— Да! Помнишь, ты говорил о людях, которые тебя пытали, что это — простейшие? Что судить их так же бессмысленно, как судить стафилококк за то, что болит горло? Ты был прав. Я их рассмотрела как следует за время суда. Они — простейшие. А антибиотики принимать надо было раньше. Сейчас — поздно. Мы ведь ищем мира, так?

— Я этим займусь.

— Вот уж не надо.

— Вот уж надо. Потому что у меня немного другое понимание справедливости.

Он обнял Тамару, положив ее голову к себе на плечо.

— Я не распоряжаюсь собой. И не знаю, когда это закончится… Похоже, что мы ценой тяжелой и упорной борьбы поменяли шило на мыло.

— Да, — ее голова шевельнулась на его плече. — Похоже на то…

Чай был очень крепким и горячим. Тамара уснула быстро, а он еще постоял на галерейке, опоясывающей дом по второму этажу.

Тревожно было на душе. Подавая свой «меморандум», он не думал, что идея будет встречена и пройдет так легко. Напротив, ожидал, что ее завернут — в порядке бреда. Но ее не только не заворотили: приняли, и даже не стали настаивать на своем варианте!

И одновременно — мерзкое сегодняшнее происшествие; дело, закрытое «за отсутствием состава преступления», и Тамарин отказ добиваться справедливости… Ведь еще три недели назад этих насильников бы кастрировали вручную; о том, чтобы оправдать их, не могло быть и речи… И такое короткое время спустя — такой поворот.

«Ты параноик. Ты везде видишь какую-то систему. Даже если ее там нет. Представь себе на минуту, что это — случайное совпадение».

Представил. Получилось плохо. Чувствовалось, что Адамс и Кронин в свою очередь чего-то недоговаривают. Проект «Дон» был сделан за пять дней; господа командующие обсасывали его две недели. С кем? Нет, конечно, у них было полно других дел, проект мог две недели просто пролежать под сукном… Однако разговор оставил далеко не такое впечатление. Меморандум оба, похоже, знали на память. И приняли его, вот что самое главное. Завтра будет готов приказ по армии… Как это вяжется с чрезмерно либеральной линией по отношению к пленным? И существует ли вообще такая «линия»? Не является ли этот случай, к примеру, частной инициативой молодого ретивого адвоката, который работает на свою репутацию?

Ты, псих, иди спать. Как говорила незабвенная Скарлетт О’Хара, об этом я подумаю завтра. Нет, уже сегодня, если быть точным…

* * *

На какое-то время Молодой застыл, не говоря ни слова и прижимая к уху трубку, в которой шуршала напряженная тишина. Потом он спросил:

— Что вы… имеете в виду?

— Ставрополь. То дело с приписками, дело, в котором вы проявили такую необходимую для партийца принципиальность и твердость…

О господи! Молодой промакнул пятнышко платочком.

— Я вспомнил, — сказал он. — Но это не телефонный разговор.

— Когда угодно и где угодно, — покладисто согласился голос.

— Но у меня нет времени.

— Нехорошо забывать старых друзей, Имя-Отчество. Я понимаю, сейчас у вас напряженное время, тасазать, страда (говоривший на южный лад скомкал согласные, и Молодой уловил в этом насмешку, поскольку сам до сих пор не отделался от южнорусского говора). Я мог бы обратиться с этим к кому-нибудь другому. Например, к вашей жене. Он как общественный деятель, как вы думаете, сможет помочь?

Молодой ощутил томление в груди. Ему страшно было даже подумать, что будет, если ставропольская история всплывет сейчас. Но что будет, если его жена узнает об одной маленькой подробности этой истории (подробность звали Лида, и работала она когда-то учительницей в музыкальной школе, а Молодой приглашал ее заниматься на пианино со своей дочерью), — об этом ему думать было еще страшнее.

Сейчас от него требовалось то, что для него всегда было хуже всякой пытки и смерти: он должен был быстро принять самостоятельное решение.

— Ну хорошо, — сказал он. — Завтра я поеду на дачу. Знаете, где это?

— В общих чертах…

Молодой назвал шоссе и километр.

— Только же ж вы не опаздывайте, — сказал он. — Я там буду два часа, не больше.

— Конечно, — все так же покладисто согласился неизвестный.

Положив трубку, Молодой сел в кресло, осторожно щупая живот. Давала о себе знать язва — профессиональная болезнь всех членов ЦК.

* * *

— Андрей, — Верещагин не часто обращался к своему адъютанту по имени, и почти всегда это указывало на намерение задать личный вопрос. — Я понимаю, что с моей стороны это большая бестактность… Но у вас нет телефона господина Пепеляева?

— Ну почему же бестактность… — Гусаров достал из кармана записную книжку. — Вот он, телефон господина Пепеляева. Хотите, я позвоню ему от вашего имени?

— Это не входит в круг ваших обязанностей.