Хтонь. Зверь из бездны - Руслан Ерофеев

– Стрижак!.. – от избытка чувств Артем даже отбросил всю обязательную «орнитологическую» чепуху из дешевых детективов, где доблестные «Соколы» и «Беркуты» ловят разных отщепенцев, тормозящих советское общество на пути к светлым далям коммунизма. – Стрижак, миленький, как же я рад тебя слышать!

– Ты где плаваешь, гадкий Гусенок? – встревоженно отозвалась черная пластиковая коробочка. – Вторые сутки от тебя – ни «здрасте», ни «насрать»!

Казарин утомленно потер лоб. Вторые сутки? А ему казалось, что он ползает в этих подземельях на карачках уже целую вечность…

– Сокол, Сокол, это Чайка. Кончай засирать эфир, а то генералу пожалуюсь – до Нового года будешь жить без спецпайка, на одних макаронах. Прием! – проворчал из динамика кто-то третий густым басом.

– Не капай жиденьким, птичка моя белокрылая, я тебя за это рыбкой угощу под жигулевский пивасик! Мы же строго по делу! – моментально отозвался Стрижак.

– Сокол, ты все равно не поверишь, где я, поэтому даже объяснять не буду, – вновь включился в разговор Артем. – Но скоро я окажусь на территории завода имени Цюрупы. Наш клиент – там! Как понял меня, Сокол?

– А-а-атлична понял тебя, Гусеночек! – прозвучал сквозь помехи веселый голос Стрижака. – Обставил ты меня, значит! Прием!

– Ничего, Сокол, перевернется и на твоей улице грузовик с сервелатом! – утешил Артем. – Соколик, вышли группу захвата на завод Цюрупы! Я уже почти на месте! Как понял меня? Прием!

Казарин еще несколько раз проорал в рацию этот свой «Прием!», но тщетно: Сокол почему-то замолчал, будто ему на голову колпачок надели. Но вот в недрах черной коробочки что-то затрещало, и майор Стрижак неожиданно пропел голосом Кобзона:

Как говорят в народе, легче остановить бегущего бизона, чем поющего Кобзона. Однако певец вдруг поперхнулся, в динамике сочно хлюпнуло, и сквозь дырчатую сетку на поверхности пластиковой коробочки вдруг проступила густая темная кровь.

Теперь пение сопровождалось такими звуками, будто у певца хлестала горлом кровь. Кобзон булькал, захлебывался и хрипел, словно кто-то, кого он сильно достал своим пением, пришел и перерезал ему глотку. Кровавые брызги из динамика летели Артему прямо в глаза, в лицо.

Из стыков, соединявших две половинки пластиковой коробочки рации, густым потоком хлынул зеленоватый гной. Пальцы Казарина стали липкими, в ноздри ударила непереносимая гангренозная вонь. Он взвизгнул от ужаса и отвращения, размахнулся и швырнул гноекровоточащую, как оскверненная икона, рацию в украшенную блестящими изразцами стену. Ударившись о плитку, черная коробочка разлетелась на куски. Вслед за тем целый ряд плитки, до самого пола, начал рушиться вниз, словно в замедленной киносъемке. Затем из отверстия высотой примерно в рост Артема неслышно показался человек. Девушка. Неописуемой красоты лицо обрамляли темные кудри, старинные прозрачные одежды не скрывали ни одной линии прекрасного смуглого тела. Дева все так же беззвучно подплыла к Казарину, и он неожиданно обнаружил, что вся его одежда куда-то исчезла. Красавица опустилась на колени, и Артем почувствовал, как горячая волна возбуждения охватывает все его тело – до кончиков пальцев на ногах. Прикосновение губ прекрасной незнакомки принесло Казарину неизъяснимое наслаждение, какого ему еще никогда не доводилось испытывать ни с одной женщиной. Вдруг девушка остановила ритмичное движение губ и, не выпуская изо рта то, чему она даровала свои ласки, подняла глаза на Артема. Того словно током шарахнуло.

– Мама?.. – завыл он, и слезы брызнули из его глаз упругими струйками, как у рыжего ковёрного в цирке. – За что?.. Ты же умерла!.. Да за что ж мне это, Господи?!

Роскошные черные кудри моментально опали с головы матери и превратились в пыль. Лысый череп покрылся черно-зелеными пятнами плесени, которые тут же, на глазах, расползлись, местами обнажив желтоватые кости черепной коробки со швами родничков, проконопаченными гноем, который был похож на прогорклое сливочное масло. Щеки трупа отслоились и повисли вниз, как чудовищные бакенбарды. Из них торчали бледные шевелящиеся хвосты сотен червей. Глаза трупа лопнули, словно гнилой крыжовник, и стекли мутной жижицей внутрь черепа. Сквозь пустые глазницы Артем видел свое все еще напряженное естество, по-прежнему находившееся во рту мертвеца.

Челюсть трупа с душераздирающим хлюпаньем подалась вниз, отпустив наконец Казарина из жуткого капкана, за что тот невольно почувствовал огромный прилив благодарности к явившейся ему твари. Гнилец между тем медленно восстал с колен, «обрастая» при этом болоньей, словно второй кожей. Наконец лицо Казарина оказалось перед смотревшей на него в упор бледной ухмыляющейся мордой нежити с бездонной чернотой вместо глазниц. Чернота плакала гноем и сукровицей. Артем почувствовал, что сейчас случится что-то ужасное, по сравнению с чем любые мучения и даже сама смерть – великое благо.

Он двинул рукой и неожиданно (как так, ведь он же только что был без одежды?!) нащупал в кармане куртки увесистую мраморную чушку. Пальцы скользнули по прохладной поверхности, и вдруг Казарин ощутил то, что не смог ранее разглядеть глазами. Чушку рассекал начетверо маленький крестик. Он сразу же будто отозвался на прикосновение Артемовых пальцев еле уловимой теплой щекоткой. Артем уже знал, что делать. Он выудил из кармана тяжелый артефакт, размахнулся и с треском впечатал округлый кусок мрамора точно в центр бледного, покрытого трупными пятнами лба ненавистной твари. Аккурат «между рог», как выражался в таких случаях майор Стрижак.

Нежить издала невыносимый для любого живого существа, рвущий барабанные перепонки визг на грани ультразвука. Глубокий багровый отпечаток креста посередь лба, на том самом месте, где, по мнению оккультистов, находится у человека «третий глаз», засветился как тлеющий в золе уголек, а затем зашипел, зашкварчал, исходя вонючим дымом. Вслед за этим тварина ослепительно вспыхнула, словно палочка бенгальского огня на новогоднем утреннике, стремительно завертелась вокруг своей оси и ввинтилась обратно в стенной пролом, словно рассыпающее искры веретено. Мгновение спустя из щели рвануло сокрушительным потоком огня и серы, впечатав ударной волной лопатки Артема в противоположную стену – прямо в жесткие, покрытые письменами и рисунками изразцы. Картинка на экране телевизора вновь скукожилась, как куриная задница, и погасла.

Артём вспоминает то, о чём давно мечтал забыть, узнаёт, что шансы на спасение его и Насти еще немного уменьшились, и находит применение совершенно бесполезной вещице.