Иное решение - Андрей Семенов

Никто не собирался убивать евреев в 1933 году! Даже после нападения на Польшу в 1939 году мысль об уничтожении целого народа выглядела преступной и безумной. Даже сейчас, в начале сорок второго, на третьем году войны Германии против всего мира, никому в голову не пришло уничтожать евреев на территории самой Германии. Их предполагалось вывезти в Майданек и Освенцим и уже там, на польской земле, смешать с воздухом через трубы крематориев.

Фашистские бонзы, проводившие последовательную политику антисемитизма, наверняка были бы потрясены, если бы могли предвидеть, какой оборот примет «еврейский вопрос» после войны. Их бы наверняка шокировало, что внучатая племянница рейхсфюрера фрау Гиммлер счастлива в многолетнем браке с евреем, а внук Геринга сам добровольно принял иудаизм.

Фон Гетц счастливо избежал отравления антисемитским угаром. Целиком занятый полетами и подготовкой к ним, он не обращал никакого внимания на гражданскую жизнь. Все, что не охватывалось словом «люфтваффе», не представляло для него никакого интереса. Тут был его самолет, его механики, его пилоты и его командиры. Тут была своя, понятная ему, система ценностей, своя иерархия, в которой он заслуженно занимал почетное место. А все, что не могло летать, имело право на существование только в другом, параллельном мире, с которым оберст-лейтенант фон Гетц не имел точек пересечения. Если бы у Конрада поинтересовались его отношением к евреям, то, скорей всего, он не нашел бы, что ответить. Не задумывался над этим. Кроме того, военно-воздушные силы, находящиеся под отеческой опекой Геринга, славились своей либеральностью во всех вопросах, не относящихся к боевой подготовке.

Фон Гетц однажды сам был свидетелем бурной сцены в Главном штабе люфтваффе. Когда господа из гестапо и Имперского управления по чистоте расы потребовали от Геринга отправить в отставку одного из приближенных к нему генералов на том основании, что этот генерал – еврей, Геринг пришел в ярость и едва не отколотил кулаками опешивших эсэсовцев. «Я сам решаю – кто тут у меня еврей!» Эти слова запомнил весь личный состав люфтваффе.

– Шли бы вы отсюда, господин оберст-лейтенант, – сказал шуцман. – Мало ли чем дело может кончиться. А вы – в форме…

Сочтя совет шуцмана совершенно справедливым, фон Гетц развернулся и двинулся в обход Розенштрассе.

* * *

Небывалый случай, почти неправдоподобный, но он действительно имел место быть! Всех мужей-евреев отпустили в этот же день и не трогали их до конца войны. Хотя и режим был жестко тоталитарный, и государство – полицейским, и в этом государстве действовали законы военного времени, по которым любой человек за малейшую провинность мог быть подвергнут суду военного трибунала, но мужество нескольких сотен немецких женщин, вставших средь бела дня в центре Берлина в пикет, спасло жизни почти двум тысячам евреев. Это произошло в самый разгар войны, когда нацисты даже и не думали о грядущей расплате за содеянное и Нюрнберг ассоциировался у них исключительно с партийными съездами НСДАП.

Значит, можно бороться даже с диктатурой?

Значит, простые и слабые люди все-таки сильнее любого режима. Если они вместе, конечно.

Майор-адъютант услужливо отворил дверь кабинета перед фон Гетцем.

– Пожалуйста, господин оберст-лейтенант, адмирал ждет вас.

Конрад зашел в кабинет, и его поразила не обстановка, которая была довольно скромной, а сам адмирал. Он ни разу до этого не видел Канариса, знал только, что существует военная разведка, абвер, и возглавляет ее этот человек. Конрад думал, что увидит сейчас могучего просоленного моряка с дубленым лицом, с громовым голосом и широкими плечами, а из-за стола навстречу ему вышел очень небольшой седой человек, едва не карлик, которому удивительно не шла морская и вообще военная форма. По виду он больше напоминал небогатого аптекаря или семейного доктора, только взгляд его был внимательным, умным и пронзительно жестким.

– Здравствуйте, господин оберст-лейтенант, – Канарис улыбнулся и протянул руку.

– Хайль Гитлер, – Конрад вскинул руку в партийном приветствии.

– Давно мечтал познакомиться с вами. Я ознакомился с вашим личным делом и восхищен вашей карьерой. Ваш послужной список читается как завораживающий роман.

Конрад смутился, но эта похвала была ему приятна.

– Присаживайтесь, господин оберст-лейтенант, – Канарис указал рукой на мягкое кожаное кресло, затем подошел к столу и нажал кнопку звонка.

На пороге немедленно возник адъютант.

– Макс, окажите любезность, приготовьте нам с оберст-лейтенантом по чашечке кофе.

Майор кивнул, щелкнул каблуками и закрыл за собой дверь.

Канарис сел в другое кресло и с выражением живейшего интереса стал разглядывать фон Гетца.

– Так вот вы какой… Герой, ничего не скажешь.

Конрад снова смутился.

– Господин оберст-лейтенант, я предлагаю провести нашу беседу на неофициальной ноте, поэтому позвольте мне называть вас просто по имени.

– Разумеется, господин адмирал, почту за честь.

– Мы в абвере живем одной семьей. Удача одного – это успех всех нас, и наоборот, прокол в работе одного сотрудника больно бьет по всему аппарату. Нам очень приятно в вашем лице приобрести замечательного боевого товарища. Вы недавно с Восточного фронта. Расскажите о ваших впечатлениях от кампании на Востоке. Мне важно знать мнение опытного человека. Только честно.

– Честно?

– Только честно, – повторил Канарис.

– Это большая мясорубка, господин адмирал.

– Мясорубка?

– Огромная мясорубка, в гигантскую воронку которой втягиваются все новые и новые дивизии. Она способна перемолоть тонны живой плоти.

– Да вы поэт, – улыбнулся Канарис. – Извините меня, продолжайте, пожалуйста. Почему вы рисуете все черной краской?

– Русские сражаются с остервенением, господин адмирал. С таким фанатизмом мы не сталкивались ни в Польше, ни во Франции. Эти две войны вспоминаются мне сейчас как увеселительная прогулка. Русские не признают никаких правил ведения войны. Их жестокость просто поразительна. Они не щадят ни своих, ни чужих. Большая удача для наступающих войск встретить целую и невредимую деревню – русские сжигают все за собой. Мне приходилось видеть сожженные и взорванные города.

– А боевые качества Красной армии?

– Господин адмирал, я воевал в воздухе, мне трудно делать выводы о наземных боях, но, судя по сообщениям о количестве пленных и рассказам пехотных офицеров, уровень подготовки командных кадров чрезвычайно низкий. У многих красных командиров начисто отсутствует тактическая грамотность, но низшие чины дерутся с необыкновенным упорством. Они сотнями гибнут под нашим пулеметным и минометным огнем, компенсируя своими жизнями просчеты командиров, а на место погибших встают новые и новые солдаты. У меня иногда возникали сомнения, хватит ли у нас патронов, чтобы перебить эту лавину.