Вечера с Петром Великим - Даниил Гранин

Павел Ягужинский, побывав в европейских кунсткамерах, предложил Петру по их примеру брать плату с посетителей. Петр решительно возразил. Надо, чтобы как можно больше людей ходило в Кунсткамеру, смотреть и учиться.

— Я приказываю не только каждого пускать сюда даром, но если кто явится с компанией, то угощать их за мой счет чашкой кофе, рюмкой вина или водки или чем-то иным в этих самых комнатах.

И отпустил на это дело приличную сумму.

Кунсткамеру, библиотеку посещали соратники Петра — один из ученых того времени, он же сенатор и президент Берг-коллегии, он же астроном, составитель календарей Яков Брюс; историк, бывший денщик Петра Татищев; писатель, член Синода Феофан Прокопович; дочь Петра от Екатерины Анна Петровна.

Кунсткамера славилась не дорогими предметами, ее назначение было просветительское. Просвещение это, как уверял Молочков, направлено было не на восхваление человеческого Знания и Разума, скорее наоборот, оно было полно благоговения перед непознанной силой природы. Отсутствовало современное самомнение человека, кичливое упоение своей властью над силами природы. Человек еще чувствовал себя не хозяином, а смиренным потребителем ее даров. Он был почтителен, замирал перед ее тайнами и понимал то, что ныне утратил, — какое чудо Природа, создавшая нас.

Впервые настоящие кунсткамеры Петр увидел в Амстердаме. Их было там около сорока. Николаас Витсен, бургомистр Амстердама, познакомил русского царя со своей коллекцией древностей, анатомических препаратов, индийских миниатюр. Человек высокой культуры, юрист по образованию, философ, математик, Витсен был одним из руководителей Ост-Индской компании. На ее гигантских верфях Петр плотничал. До того Витсен пробыл год в России в составе голландского посольства. Так что Петру повезло, более удачного покровителя не могло быть. Витсен приводил молодого царя в дома богатых бюргеров-коллекционеров. Бургомистр сам принадлежал к известному роду амстердамских купцов, и все двери перед ним охотно открывались.

Кипучая художественная и научная жизнь Амстердама завертела, захватила Петра.

Купцы, моряки, корабелы, бюргеры, пришельцы из дальних стран, ученые — это были люди энергичные, бывалые, жаждущие знаний и несущие знания, Петр наслаждался их обществом. Неслучайно на своей личной печати он велел выгравировать надпись: «Я ученик и ищу себе учителей».

В 1720 году по указанию Петра его советник по науке Шумахер едет в Европу, в частности приобрести для Кунсткамеры Волшебный фонарь. К фонарю — картинки. Само название — Волшебный — оно так и писалось с большой буквы — говорит о том, какое впечатление этот, ныне простейший, аппарат производил на зрителей. На белой стене появлялись изображения, увеличенные, к тому же цветные. Первые слайды в Кунсткамере показывали любовные сцены. Затем — формы военных полков, наряды дамские и мужские. Восторгам не было конца. Наверное, первое кино не вызывало такого восхищения, как эти неподвижные картины, что сменялись одна другой.

Сам Петр, еще в Амстердаме, любовался бестелесными изображениями Волшебного фонаря, картинками, которые появлялись на белой стене и бесследно исчезали, а стена оставалась такой же.

Среди поручений Шумахеру было одно, не менее важное, чем Волшебный фонарь, чем научные коллекции и приглашение ученых в Академию наук. Несколько лет назад Петр где-то за границей видел вечный двигатель, построенный неким Орфиреем. Тогда он не воспринял это изобретение, счел за шарлатанство. Ныне уже слухи о вечном двигателе Орфирея вызывали толки по всей Европе. Многие ученые считали вечный двигатель возможным. Изобретатель усиленно рекламировал свою машину. Говорили, что колесо на ней крутится уже несколько лет.

Мечта о вечном двигателе манила всех. Закон сохранения энергии еще не был открыт, перед глазами физиков, да и не только физиков, природа приводила в движение небесные тела — неизвестно как и невесть с каких пор, извечно вращалась Земля, вечно текли реки, светило солнце, мир был полон всевозможных вечных источников движения. Сам Леонардо да Винчи искал возможности для перпетуум мобиле. Великий математик Бернулли верил в такой двигатель.

Петр наказал Шумахеру приобрести изобретение Орфирея, правда, велел проконсультироваться со знаменитым немецким математиком Вольфом, на него Петру указал Лейбниц. К идее вечного двигателя Лейбниц относился скептически, но, как говорится, чем черт не шутит.

Шумахер, человек далекий от механики, несколько часов исправно наблюдал за колесом. Оно бесшумно вертелось, неторопливо и, как казалось ему, неукоснительно. Изобретатель познакомил его с голландскими часовщиками, которые давно следили за машиной, заключенной в недоступный футляр. По их словам, не было возможности заводить пружину двигателя — если бы там была пружина. Внутри механизма никто не мог находиться. Колесо вращалось. Солидные, почетные мастера, владельцы часовых фабрик внушали Шумахеру доверие. Он обратился к Вольфу. Тот уклонился от прямого ответа, советовал дать осмотреть устройство серьезным ученым. На естественное, казалось бы, требование Орфирей не соглашался.

— Сначала заплатите деньги, сто тысяч, такова стоимость машины, после этого делайте что хотите.

— Но как же покупать кота в мешке? — возражал Шумахер.

— Но ведь, высмотрев идею, ученые могут присвоить ее себе.

Звучало резонно. Шумахер обещал привести ученых к присяге, взять клятвенные заверения. Никакие клятвы не устраивали автора, он настаивал — деньги вперед, и вы навечно обеспечены.

Переговоры ни к чему не приводили. Обе стороны уперлись. Вольф повторял свою рекомендацию, на заверения о вечности движения колеса кисло морщился, хмыкал — надо посмотреть устройство. Шумахер не смел нарушить предписания царя. Повздыхав, он отказался от покупки, напоследок долго стоял перед колесом, гадая, что скажет государь.

Доклад его Петр слушал внимательно — одобрил, хотя и пожалел, что не получилось, видать, дело все же нечисто. Спустя год раскрылось хитроумное жульничество изобретателя.

…Зашел разговор о темных местах в русской истории. Было это, еще когда Молочков работал в архиве. Вмешалась «Пиковая дама» — так называли величественную старуху-архивистку, сотрудницу фондов придворного ведомства. Обычно брюзгливо-придирчивая, знаток всякой всячины, она укоряла молодых за то, что они боятся мистики, пугливо обходят всякие таинственные казусы прошлого, хотя на самом деле история полна мистики, ибо существуют параллельные миры и там нормально то, что кажется нам невероятным. Отсюда необъяснимые предсказания блаженных, магические силы, колдовство.

Молочков заспорил с ней, в те годы мистика считалась реакционной. Наставив палец на него, старуха вдруг произнесла: «Вам известно только то, что было, потому что, по-вашему, это могло быть. А ведь было и то, что не могло быть. Не держитесь за здравый смысл, он вам мешает, он упрощает историю».