Постарайся не дышать - Холли Седдон

А потом охранник сказал:

– Пройдите на выход.

– Нет, я буду ждать. Пусть выйдет кто-нибудь, в ком осталась хоть капля порядочности, – заявила она, скрестив руки на лежащей на коленях папке и борясь с подступившими слезами.

– Мисс, – произнес охранник, наклонившись так близко к ее лицу, что они почти касались носами; в его голосе не было и тени доброжелательности. – Пройдите на выход, – и с этими словами он взял ее за руку.

– Вы не понимаете!! – Она зашлась криком, точно ребенок в истерике. – Вы совершаете большую ошибку, вы все! – хрипела она, пока ее тащили к выходу. – Господи, какой позор… – Тут охранник толкнул дверь и выставил ее на улицу.

Роясь в сумочке в поисках ключей, Алекс отметила краем глаза, что вокруг машины собралась небольшая толпа. Оказывается, она слегка «поцеловалась» с ограждением на пешеходном переходе.

– Это ваша машина? – спросил охранник, подняв брови чуть ли не до небес.

– Не ваше дело! Буду я еще тут с вами разговаривать! Хам! – выкрикнула она.

Слезы и сопли мешались с румянами на щеках. Опять вопросы, даже уйти спокойно не дают; неужели она не заслуживает ни грамма уважения?

– Ты наклюкалась, девочка, я это отсюда чую.

Тут она увидела, что вокруг машины ходит дорожный инспектор с блокнотом. Он совсем утонул в своей кепке и большой, не по размеру, дутой куртке, точно школьник в форме на вырост.

Вытерев лицо, она, покачивая бедрами, подошла к водительской двери.

– Не нужно этого делать, – проворковала она, кокетливо прислонившись к машине и глядя в непроницаемое лицо инспектора. Высокие скулы, миндалевидные глаза, иссиня-черная кожа. Ничто не выдавало его мыслей. – Давайте так: вы ничего не записываете, а я быстренько уезжаю. И все довольны!

Тут она улыбнулась и повела рукой вдоль молнии на его куртке; лицо инспектора исказилось от ужаса. Потом, облизнув губы, нажала на ручку двери:

– Почему бы мне тебя не отблагодарить? М-м-м? Залезай-ка в машину, поедем, прокатимся. Обещаю, ты не пожалеешь!

– Это абсолютно неприемлемо! – отрезал инспектор, но голос дрогнул, выдавая его юный возраст.

– Ну, не будь таким занудой! – промурлыкала она, уголком рта выпуская легкую отрыжку.

Инспектор отступил и направился к охраннику, который, покачивая головой, разглядывал машину.

И тогда она сделала единственное, что пришло ей в голову. Прыгнула за руль, всунула ключ в зажигание, отцепилась от ограждения и рванула по полосе для общественного транспорта.

Проснувшись ранним утром, она не смогла вспомнить, как возвращалась домой. Черное платье, призванное произвести впечатление на работодателя, все еще было на ней. Содержимое сумочки разметалось по лестничным ступенькам. Осторожно ступая босыми ногами, она вышла на улицу проверить машину.

Вмятины беспокоили ее лишь несколько часов. До первого стакана.

Она выпила все, что было в доме.

Когда она наконец вынырнула из небытия, оказалось, что прошло два дня, а денег заметно поубавилось. Борясь с тошнотой и плавая в поту, она принялась рассылать резюме всем, кого могла вспомнить, делая перерыв только на рвоту.

Он не стал ничего говорить и не взял руку Эми в свои. Откинулся на спинку стула, вытянув больную ногу под кровать. С силой потер глаза, нажимая костяшками так, что заболели глазницы.

Он позволил матери подвезти себя. Она думала, что ему нужно на осмотр по поводу ноги, и прилипла как банный лист, пытаясь проводить его внутрь. За время самостоятельной жизни воспоминания немного притупились, но сейчас он вспомнил все очень отчетливо. Мать сопровождала его везде, даже навязывалась быть «трезвым водителем», и это продолжалось до тех пор, пока он не ушел. Она, конечно, действовала из лучших побуждений, пытаясь его защитить, но иногда у Джейкоба было ощущение, что его просто душат.

С Томом мать вела себя так же. Наверно, и с Саймоном тоже, когда он был помладше. Хотя Саймон больше бывал с отцом. Они вечно уезжали на машине то на корт, то еще куда-нибудь.

Чтобы услышать едва различимое дыхание Эми, требовалось полностью сосредоточиться. Как если бы пришлось искать тонкую ниточку в ворсистом ковре.

Он попытался отогнать звучащий в голове монолог и взглянул на Эми. Ее кожа стала почти прозрачной. Голова покоилась на подушке, которая казалась пластмассовой. Она ничего не чувствовала и ничего не замечала, погрузившись в глубокий, как бездна, сон, о котором Джейкоб мог только мечтать.

Он столько лет барахтался на одном месте; почему в последние недели события разворачивались с головокружительной быстротой? Наверно, все к этому шло. Ведь на самом деле он никогда по-настоящему не отдавал себя семейной жизни.

Он гордился тем, что он хороший. Приличный, скромный, надежный. Делает все как положено и на первое место ставит интересы тех, кого положено. Любой ценой. Он годами говорил себе эти слова. А что думала Фиона? Назвала бы она его хорошим? А его ребенок – согласился бы он с тем, что приоритеты в списке расставлены правильно?

Чем больше должна была значить для него Фиона, тем дальше по списку она почему-то откатывалась, хотя все время была рядом. Ходила, разговаривала, просто жила. Носила его ребенка. И обращалась с ним как с мужчиной, которым он стал, а не мальчиком, которым был.

Эми лежала с открытыми глазами. Ее волосы недавно расчесали. Молочно-белая кожа была гладкая, как у ребенка; на лице не отпечатался груз прожитых лет. Она походила на куклу. На открытку. А у Фионы красота была совсем другая.

Утром, после неуклюжего топтания в душе, он взглянул в зеркало, и из облака пара возник какой-то нелепый старик. Обрюзгшая, поседевшая, погрустневшая карикатура на Джейкоба. С Эми он по-прежнему чувствовал себя пятнадцатилетним, но если бы она вдруг открыла глаза, то не узнала бы его.

Эми всего этого избежала. Он мог бы прикрываться тем, что благодаря его визитам ей якобы становится лучше. Он, мол, знает это – просто знает, и все. Он упорно и упрямо тащил эту ношу и поначалу действительно верил в положительный эффект. Шли годы, но существенных изменений не происходило. А его собственная жизнь из-за всей этой конспирации и перевернутых с ног на голову приоритетов между тем пошла ко дну. Неудивительно, что Фиона изменилась.

Какой же классной она была раньше! Не в смысле «продвинутой», хотя именно такой она и пыталась быть, со всеми этими футболками с рок-группами и навороченными прическами; классной в том смысле, что она никогда не пыталась его переделать. Да, она часто зацикливалась на каких-то совершенно не нужных им вещах и в домашних делах была настоящей командиршей, однако не требовала, чтобы он изменился или уделял ей больше времени. И сама еще до недавних пор с удовольствием проводила с ним время.