Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю - Томас Эсбридж

Многие мусульманские современники, судя по всему, принимали это «выдвижение» атабека в воины ислама. Багдадский халиф из Аббасидов пожаловал ему титулы «Помощника командира верующих, Божьей помощью Короля». Учитывая, что Зангиды все еще были в какой-то степени чужими — турецкими военными выскочками, не имеющими врожденного права влиять на установившиеся арабские и персидские иерархические системы Востока, это признание халифа помогло узаконить положение Занги. Была актуальна также идея, что карьера атабека строилась на этом единственном достижении. Даже хронист из враждебного Дамаска заявил, что Занги всегда домогался Эдессы и только ждал случая воплотить в жизнь свою мечту. Эдесса никогда не покидала его мыслей. Позже, на базе победы 1144 года, исламские хронисты назвали Занги шахидом, или мучеником. Эту честь заслуживают только те, кто умерли «на пути Бога», ведя джихад.

Речь не идет о том, что Занги признал политическое значение принципов священной войны только после своего неожиданного успеха в Эдессе. Надпись, датированная 1138 годом, в дамасском медресе, которому покровительствовал атабек, уже описывала его как «воина джихада, защитника границ, укротителя многобожников, уничтожителя еретиков», и те же титулы были использованы четырьмя годами позже в надписи из Алеппо. События 1144 года позволили Занги подчеркнуть и развить эту грань своей карьеры, но даже тогда джихад против франков оставался лишь одной проблемой среди многих. При жизни атабек стремился прежде всего представить себя правителем ислама, для чего он не брезговал всяческими почетными титулами, сформулированными для разных нужд (и на разных языках) Месопотамии, Сирии и Дийяр-Бакра. По-арабски он именовался Имад аль-Дин Занги («Занги, столп веры»), по-персидски — «страж мира», или «великий король Ирана», а на языке турецких кочевников — «принц-сокол».[137]

Сохранилось ничтожно мало свидетельств, позволяющих предположить, что Занги отдавал приоритет джихаду по сравнению с остальными проблемами до или после 1144 года. В начале 1145 года он делал шаги, чтобы укрепить свою власть в Эдессе, захватив у франков город Сарудж и разгромив латинское войско, собравшееся для выручки соотечественников в Антиохии. Но довольно скоро он уже опять сражался с мусульманами в Ираке. В начале 1146 года прошел слух, что Занги готовит новое наступление в Сирии. Началось сооружение осадных машин, и, в то время как официально они предназначались для джихада, хронист из Алеппо писал: «Некоторые люди думают, что он намерен напасть на Дамаск».

Занги было уже шестьдесят два года, но он обладал отменным здоровьем и находился в прекрасной физической форме. Однако в ночь на 14 сентября 1146 года во время осады мусульманской крепости Калат-Джабар (на берегу Евфрата) он подвергся неожиданному нападению. Подробности случившегося неясны — утверждают, что Занги держал многочисленную стражу, которая должна была защитить его от убийц, но нападавшему как-то удалось ее обойти. На атабека напали, когда он лежал в постели. Впоследствии одни говорили, что это был доверенный евнух, другие версии — раб и солдат. Неудивительно, что убийцу считали нанятым Дамаском. Вероятно, правда так навсегда и останется неизвестной. Помощник, обнаруживший смертельно раненного Занги, описал сцену так: «Я подошел к нему, когда он был еще жив. Увидев меня, он подумал, что я намереваюсь убить его. Он жестами попросил меня не делать этого. Я остановился в благоговейном страхе и сказал: „Господин, кто сделал это с тобой?“ Но он не мог говорить и почти сразу умер. (Да пребудет с ним милость Всевышнего)».[138]

Большой запас жизненных сил и честолюбие не помогли атабеку — его карьера оборвалась. Занги, правитель Мосула и Алеппо, покоритель Эдессы, пал от руки убийцы.

Занги умер жалкой позорной смертью. Его окружение, даже родственники, и не думали чествовать усопшего: тело атабека было сожжено без всяких церемоний, а сокровища разграблены. Значительно больше внимания было уделено вопросу преемственности власти.

Наследники Занги не медлили: его старший сын Саиф ад-Дин захватил Мосул — подтверждение того, что Месопотамия все еще считалась истинной колыбелью суннитского ислама. Младший сын атабека Нур ад-Дин Махмуд тем временем отправился на запад, чтобы взять под контроль сирийские владения отца. Такое разделение зангидской территории имело серьезные последствия. Не имея прямых интересов в Ираке, Нур ад-Дин, новый эмир Алеппо, сосредоточился на делах Леванта, и потому его положение было более выгодным для ведения джихада. Однако без доступа к плодородному полумесяцу[139]сила его сирийских владений могла иссякнуть.

Нур ад-Дин пришел к власти в возрасте двадцати восьми лет. Говорили, что он был высоким смуглым мужчиной с бородой, но без усов, с высоким лбом и красивыми глазами, иными словами, обладал вообще приятной наружностью. Со временем он достиг небывалой власти, затмив даже своего отца, став самым пугающим, но в то же время уважаемым врагом христианского мира на мусульманском Ближнем Востоке, правителем, который дал пищу и новую энергию делу исламской священной войны. Даже Вильгельм Тирский позднее назвал его мудрым, предусмотрительным и богобоязненным (согласно традициям своего народа) человеком. Но в 1146 году положение эмира было неустойчивым, а стоящие перед ним задачи казались невыполнимыми.[140]

После убийства Занги в Сирии начались беспорядки. Грубая эффективность деспотизма атабека теперь, когда на обширных просторах мусульманского Леванта воцарилось беззаконие, стала очевидной. Даже современник из Дамаска признавал, что «все города были в беспорядке, на дорогах стало небезопасно, и это после периода благословенного спокойствия». Права Нур ад-Дина и его способности управлять государством пока еще не были доказаны, и некоторые приближенные Занги переметнулись в другой лагерь. Под давлением Унура, фактического правителя Дамаска, курдский военачальник Айюб ибн Шади сдал Баальбек и двинулся к южной сирийской столице. Нур ад-Дин пользовался поддержкой губернатора Алеппо из Зангидов — Савара и брата Айюба Ширкуха, но в целом шансы молодого эмира на успех, и даже на выживание, были невелики.