Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

Я быстро зашагала вдоль гавани. Справа в закатных лучах тускло поблескивало море, в опалово мерцающей бухте плыла рыбацкая лодка, бирюзово-белая; нос суденышка вспарывал ясные волны, вздымающиеся над его прозрачным отражением. Под таким же алым парусом приплывали в гавань богомольцы, когда бог еще не покинул Дельфы.

Пройдя гавань, я торопливо пересекла улицу. Мне хотелось обойти ряд уродливых построек и войти в старую оливковую рощу, откуда можно будет полюбоваться долиной Плейстуса — лишь древние скалы, вековые деревья да небо до самого святилища.

За главной улицей тянулись несколько жалких мощеных улочек; на пыльных пятачках между деревьями как попало рассыпались домики. Я прошла последний дом, отделенный от улицы неким строением, напоминавшим рухнувший лабаз, и направилась по потрескавшемуся асфальту, который, казалось, вел прямо на опушку оливковой пущи. Асфальт был испещрен трещинами, точно мостовая взбесилась, а сквозь изломы рос чертополох. Я спугнула пасущегося ослика, он рванул под деревья и, подняв густую пыль, скрылся в тени. Вскоре асфальт кончился, под ногами оказалась мягкая земля, и меня обступил глубокий полумрак рощи. С наступлением вечера легкий ветерок усилился, и в вышине оливы вновь начали свое плавное течение.

Впереди показался просвет — судя по всему, там должна быть поляна, и я прибавила шагу. Мне повезло. Передо мной возвышался небольшой холм, к северу от него могучие оливы редели. С вершины этой маленькой горы, за зыбучими кронами деревьев, открывался вид на старую Священную дорогу, не тронутую и не изуродованную веком нынешним, моим веком. Я постояла несколько минут, вглядываясь в древнюю святыню в сгущающихся сумерках.

Колонны храма виднелись за изгибом Крисейского утеса, но мешала черная расщелина Касталии и огромные скалы над ней, что зовутся Пламенеющая и Розовая — Сияющие скалы… В лучах заходящего солнца Пламенеющая казалась охваченной огнем.

Вот так надо приходить в Дельфы: не прямиком в развалины, шаг в шаг за гидом, но сойти на берег с маленького суденышка в жемчужной бухте и увидеть все это, как некогда видели они пылающую вдали, как путеводная звезда, цель странствия.

Что-то, словно частица самой тьмы, скользнуло по щеке. Летучая мышь. Стемнело, быстро наступала эгейская ночь. Я повернулась взглянуть на огоньки домов, но разглядела лишь тусклые уличные фонари, слабо поблескивающие вдоль кромки моря. Они казались такими далекими-далекими. Под огромной оливой, где я стояла, мрак нависал, точно облако. Я направилась обратно в деревню.

Чтобы не возвращаться той же дорогой, я пошла, как мне показалось, напрямик к машине. Углубившись в рощу, я шагала между искривленных темных стволов.

Ярдов через сто деревья наконец стали расступаться. Слева я увидела огни первого дома, аванпоста деревни, и заторопилась к нему по мягкой пыли, но вдруг справа вспыхнул яркий свет, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. За деревьями включили электрический фонарик. То ли из-за сегодняшних приключений у меня разыгралось воображение, то ли я слишком прониклась древними таинствами, но факт остается фактом: я здорово испугалась и притаилась за громадной оливой.

И тут я сообразила, что к чему. Прямо в роще стоял дом — обычная коробочка в два окна, с поленницей, сарайчиком и тощими цыплятами, бредущими в курятник, притулившийся в винограднике. В свете фонаря я увидела мужчину около припаркованного у стены дома автомобиля. Похоже, джипа. Мужчина резко поднял капот, направил луч на мотор и склонился над ним. Я разглядела его лицо, освещенное странным преломленным светом, — истинно греческое лицо, смуглое, с широкими скулами героя, — и округлую голову, покрытую крутыми кудрями, как у статуи.

В доме, должно быть, включили лампу — мягкий прямоугольник света косо упал из окна, осветив запыленную утварь во дворе: колоду с воткнутым в нее слабо заблестевшим топором, пару обшарпанных канистр, щербатую эмалированную миску с кормом для кур. Мой беспричинный страх пропал, и я быстро повернулась, чтобы продолжить путь.

Мужчина у джипа, наверное, заметил движение в темноте — он поднял голову. Я мельком увидела его лицо. Он улыбался. Я заторопилась прочь. Луч фонаря скользнул мне вслед, но грек и не думал преследовать меня.

Саймон сидел в машине и курил. Увидев меня, он вышел из автомобиля, обошел его и открыл мне дверцу. На мой вопросительный взгляд он отрицательно покачал головой.

— Безнадежно. О чем и как только я не спрашивал — нет, это тупик. — Он сел за руль и включил зажигание. — Я считаю, надо с этим заканчивать. Вернемся в Дельфы, пообедаем, а всю эту историю оставим. Как-нибудь само образуется.

— А образуется?

Он развернул машину, и мы покатили в Дельфы.

— Думаю, да.

Мне вспомнились мои размышления о «тайне», и я не стала спорить. Сказала просто:

— Что ж, тогда оставим. Как скажешь.

Я заметила его взгляд, но он промолчал. Огни деревни остались позади, а мы, набирая скорость, понеслись по узкой дороге. Саймон бросил мне на колени какой-то стебелек с листьями; едва я коснулась их, как тут же ощутила восхитительный аромат.

— Что это?

— Базилик. Растение повелителей.

Я провела листьями по губам. Аромат был сладкий, мятный и такой сильный, что заглушал запах пыли.

— Горшок с базиликом? Под его листьями бедняжка Изабелла схоронила голову Лоренцо?[12]

— Точно.

Мы помолчали. На перекрестке фары высветили знак «Амфисса, 9». Мы свернули направо — к Крисе.

— Ты ходила смотреть на Священную дорогу? — спросил Саймон.

— Да. В закатных лучах мне открылся чудесный вид. А Сияющие просто потрясают.

— Значит, ты нашла холм?

В моем голосе, должно быть, прозвучало изумление:

— Ты о нем знаешь? Ты уже был здесь прежде?

— Был. Вчера.

— В Итее?

— Да.

Дорога пошла вверх. После короткого молчания он добавил тем же тоном:

— Знаешь, я действительно понимаю во всем этом не больше тебя.

Листья базилика были прохладными, и я опять провела ими по губам. Наконец я сказала:

— Извини. Кажется, ты видишь меня насквозь. Но что я должна была думать?

— Возможно, именно то, что подумала. Ситуация тем не менее странноватая, и вряд ли это нужно доказывать. — Он улыбнулся. — Спасибо, что не притворяешься, будто не понимаешь, о чем я говорю.

— Но я понимаю. И сама думаю почти так же.

— Знаю. Однако девять женщин из десяти спросили бы: «Что ты имеешь в виду?» — после чего мы погрязли бы в восхитительной бессмыслице обвинений и объяснений.

— В этом нет никакой нужды.