Черная Орхидея - Джеймс Эллрой

— Ты знал Бетти Шорт?

— Нет.

— А слышал о ней?

— Нет.

— Почему же ты сознаешься в ее убийстве?

— Она... она выглядела такой хорошенькой и симпатичной, и, когда я увидел ее фотографии, мне стало так плохо. Я... всегда сознаюсь в убийстве симпатичных девушек.

— В твоем досье сказано, что ты сознаешься только в убийстве проституток. Почему?

— Ну, я...

— Ты бьешь своих девчонок, Чарли? Ты подсаживаешь их на наркотики? Заставляешь их обслуживать твоих дружков?

Я остановился, подумав о Кэй и Бобби Де Витте. Айсслер начал качать головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Через некоторое время он уже просто рыдал.

— Я занимаюсь такими плохими делами, мерзкими, мерзкими, мерзкими.

Подошел Фрици и стал рядом, кастеты в каждой руке. Он сказал:

— Мягким отношением мы ничего не добьемся, — и выбил стул из под Айсслера. Сутенер-мученик завопил и шлепнулся плашмя, как выброшенная на берег рыба; послышался хруст костей из-за того, что наручники приняли на себя всю тяжесть его веса. Фрици сказал:

— Смотри, как надо, парнишка.

С криком «Подонок! Ниггер! Педофил!» он сбил ногой оставшиеся три стула. Теперь все четверо любителей сознаваться болтались на крюках, вопя и цепляя друг друга ногами — осьминог в тюремной робе. Казалось, что вопит один человек — до тех пор пока Фрици не подошел к Чарльзу Майклу Айсслеру.

Зажав кастеты в руках, он стал лупить его в живот, удар правой, удар левой, правой-левой. Айсслер завизжал и начал задыхаться; Фрици выкрикнул:

— Рассказывай про последние дни Орхидеи, ты, блядун-сифилитик!

Я готов был убежать куда угодно. Айсслер прохрипел:

— Я... не... ничего... не знаю.

Фрици ударил ему в промежность.

— Рассказывай, что знаешь.

— Я знаю, что ты творил в Отделе нравов!

Фогель осыпал его градом ударов.

— Рассказывай то, что знаешь! Рассказывай то, что рассказали тебе твои девки, блядун-сифилитик!

Айсслера вырвало; Фрици подошел ближе и продолжил избиение. Услышав хруст ребер, я отвернулся и уставился на сигнализацию на стене, рядом с соседней дверью. Я так и стоял, тупо глядя на стену, пока наконец в поле моего зрения не оказался Фогель, покативший мимо меня накрытый простыней стол, который я заметил до этого.

Психи висели на своих крюках и тихо стонали, Фрици подошел ко мне, ухмыльнулся и сдернул со стола простыню.

Под ней оказался обнаженный женский труп, разрезанной пополам, — пухленькая девушка, причесанная так, чтобы она напоминала Элизабет Шорт. Фрици ухватил Айсслера за воротник и прошипел:

— Чтобы доставить вам удовольствие, позвольте представить труп номер сорок три. Вы все будете его кромсать, и тот, кому удастся сделать это лучше всего, получит путевку в психушку!

Айсслер закрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Старина Бидвелл побагровел и начал брызгать слюной. Я почувствовал запах фекалий, идущий со стороны Деркина, и увидел, что у Орчарда сломаны запястья, вывернуты под прямым углом, с костью и сухожилиями наружу. Фрици достал короткий мексиканский тесак и провел по лезвию рукой.

— Покажите мне, как вы это делали, ублюдки. Покажите мне то, о чем не писали в газетах. Покажите, и я сжалюсь над вами и больше не буду делать вам бо-о-ольно. Баки, сними с них наручники.

У меня подкосились ноги. Я навалился на Фрици и повалил его на пол, а сам побежал и включил сигнализацию. Сирена загудела так громко и отчетливо, что мне показалось — именно ее звуковые волны вышибли меня со склада в автофургон и донесли прямо до двери Кэй уже без всяких извинений и слов преданности Ли.

Так я соединился с Кэй Лейк.

Включив ту сирену, я очень сильно осложнил себе жизнь.

Лоу и Фогелю удалось замять инцидент. Меня вышвырнули из Отдела судебных приставов, переведя в патрульно-постовую службу, на мой старый участок. Лейтенант Джастроу, начальник смены, был закадычным другом окружного сатаны-прокурора. Я прекрасно видел, что он следит за каждым моим шагом — ожидая, что я начну стучать, или сдрейфлю, или сделаю еще что-нибудь не так.

Но я не оправдывал его ожиданий. Да и что мог противопоставить полицейский с пятилетним стажем человеку, прослужившему двадцать два года, а также будущему окружному прокурору, у которого к тому же имелся дополнительный козырь на руках: из патрульных, приехавших тогда на склад, теперь собрали новую команду судебных приставов — весьма благоразумный шаг, ибо работа в Отделе судебных приставов делала их молчаливыми и счастливыми. У меня было всего два утешения, которые не позволили мне сойти с ума: во-первых, Фрици никого не убил и, во-вторых, после проверки списков, выпущенных из городской тюрьмы, оказалось, что все четверо допрашиваемых были направлены в больницу с «травмами, полученными в результате автокатастрофы», а позже переправлены в различные психиатрические заведения на «обследование». И мой страх погнал меня туда, куда я так долго боялся прийти. Кэй.

В ту первую ночь она была моей утешительницей и моей любовницей. Я пугался шума и резких движений, и поэтому, раздев меня, она заставила меня лежать неподвижно, бормоча «и все такое прочее» всякий раз, когда я пытался поговорить о Фрици и Орхидее. Ее прикосновения были такими нежными, что я их практически не ощущал; я трогал и ласкал все впадинки ее тела до тех пор, пока наконец не почувствовал, что мое собственное тело уже больше не представляет из себя только сжатые кулаки и напряженные мускулы полицейского. Тогда мы занялись любовью — уже без Бетти Шорт.

Через неделю после этого я отказался от встреч с Мадлен, «соседкой», чье имя я держал в секрете от Ли и Кэй. Я сделал это без объяснения причин, и богатенькая любительница притонов как-то подловила меня, когда я уже собирался бросать телефонную трубку.

— Нашел кого-нибудь понадежней? Все равно вернешься ко мне. Ты ведь знаешь, я похожа на нее.

На Нее.

Прошел месяц. Ли так и не объявился. За убийство Де Витта и Часко осудили и повесили двух наркоторговцев. Мое объявление про Огонь и Лед продолжало появляться во всех четырех газетах Лос-Анджелеса. Дело Шорт переместилось с первых полос на последние, количество версий сократилось до нуля, все, за исключением Расса Милларда и Гарри Сирза, вернулись к выполнению своих прежних обязанностей. Все еще занимающиеся Ею, Расс и Гарри проводили по восемь часов в ФБР, а вечерами работали с досье в «Эль Нидо». Освобождаясь в 21:00, я навещал их по пути к Кэй и тихо удивлялся тому, с какой одержимостью занимался этим делом мистер Детектив, забывая о семье и копаясь в бумагах до полуночи. Глядя на него, я решил исповедаться, и рассказал ему историю про Фрици и тот склад. Он отпустил мне грехи и, по-отечески обняв, посоветовал: