Углицкое дело - Сергей Булыга

– Вот и я так тогда подумал, – уже громко сказал Андрюшка. – Как, думаю, откуда, кто залез?! Вот еще какой на мне грех: только про себя я тогда думал, а не про царевича.

– Ну и что, – сказал Маркел, – Ты же сам только что говорил, что нечего его жалеть и что никто из ваших, углицких, его не жалеет и тогда не пожалел бы.

– Так это одно сказать, – сказал Андрюшка, – а другое вот так видеть, как он бьется и как из него кровь хлещет. Божье ведь создание! Ведь так?!

– Так, – сказал Маркел, – конечно. – После спросил: – А Петрушу ты зачем держал?

– А если бы пустил, что было бы? – уже запальчиво спросил Андрюшка.

– Он удержал бы нож, – сказал Маркел. И добавил с жаром: – Нож же сам резал! Колдовство это!

– Маркел, ты же не баба! – укоризненно сказал Андрюшка. – Ну как нож мог резать сам?! Где ты такое видел?!

– Ну мало ли, – сказал Маркел. – Нож был необычный, индейский. – И сразу еще спросил: – А эта книга что, тоже индейская?

– Нет, не индейская, – сказал Андрюшка и закрыл ее.

– А где сейчас тот нож? – дальше спросил Маркел.

Андрюшка отодвинул книгу, помолчал, а после начал говорить такое:

– Украли его у меня, говорю. Но я этого не знал. А после иду и вдруг вижу: царевич моим ножом, как ты говоришь индейским, играет в тычку. Я остановился, думаю: откуда он у него взялся? И вдруг эта беда: царевич им зарезался! Эх, думаю, вот смерть моя пришла – скажут, это я царевича зарезал! И я только к ножу… А тут крик кругом, ор, народ бежит, колокола ударили! Сошлась толпа! Царица голосит! А я стою в кустах и вижу, как один посадский наклоняется, берет мой нож – и ходу!

И тут Андрюшка замолчал. Маркел подождал, после спросил:

– А дальше что?

– Только под вечер я его нашел, того посадского, – сказал Андрюшка.

– И что он говорил? – сказал Маркел.

– А ничего, – сказал Андрюшка. – Он уже зарезанный лежал. Я нож забрал и ушел. Вот и всё.

– Как это зарезанный? – спросил Маркел. – Он, что ли, сам зарезался?

– Может, и сам, – сказал Андрюшка. – Не бери чужое – не зарежешься.

– Вот и получается, что он сам режет, – задумчиво сказал Маркел. – Люди говорят, что сам.

– Брехня! – сказал Андрюшка. – Бабьи россказни. Ножу нужна рука!

– А откуда ты его добыл? – спросил Маркел.

– Один человек дал поносить, – насмешливо сказал Андрюшка. – И тут вдруг эти украли! Навели их на него, как пить дать навели! Он же знаешь каких денег стоит?! Да мне за него полпосада сули, а я не соглашусь! И вдруг украли! – Сказав это, Андрюшка еще помолчал, после продолжил: – Я после ходил, присматривался, узнавал. Совсем как ты! И получается, что это Осип его потянул.

– Волохов? – спросил Маркел.

– Он самый, – ответил Андрюшка. – Они все трое были у меня вечером до этого, я им подносил, я их потчевал. А они двое меня отвлекали, а третий полез и достал! А назавтра, как мне люди говорили, – продолжал Андрюшка уже быстрым голосом, – когда государыня с царевичем из Спаса вышли, тут Осип ему нож и сунул. Не веришь – спроси у царицы! Она их там всех троих видала и потому после и кричала, что это они его зарезали! А его резать и не надо было, у него падучая, нож тяжеленный, острющий… – И вдруг Андрюшка замолчал, глазами сверкнул, усмехнулся и быстро спросил: – Ты его видел, нет?

– Нет, – сказал Маркел. – Не видел.

– Тогда смотри, – сказал Андрюшка и вытащил из книги нож.

Нож и вправду был весь в самоцветах, а жало как огнем горело! Маркел на него засмотрелся! Андрюшка усмехнулся и сказал:

– Я знал, что ты за ним пришел, и приготовил. На, смотри! – и протянул нож через стол.

То есть он держал его за черен, а жалом к Маркелу. Маркел отшатнулся.

– Не робей! – сказал Андрюшка. – Бери, чего ты.

И тогда Маркел вскочил и своей правой рукой схватил Андрюшку за правую руку! То есть сжал своей рукой его руку на черене! Сжал очень крепко, со всей силы!

– Эй, ты чего! – крикнул Андрюшка. – Отпусти! Ой, больно!

Но Маркел держал, не отпускал! Андрюшка пыжился, пытался вырвать свою руку, только куда там – Маркел держал крепко! Андрюшка вертел рукой, сколько можно, черен сверкал, жало огнем горело и было как живое!

– Маркел! Ой, не могу! – крикнул Андрюшка. – Ой, мне сейчас…

И тут Маркел вдруг отпустил! Андрюшка рванул нож на себя – и резанул себя по горлу! Кровь из горла так и брызнула! Андрюшка закачался и упал под стол! Маркел кинулся к нему, встал на колени, наклонился! Андрюшка открыл рот, рот был полон крови, захрипел, забулькал и сказал с надрывом:

– Вот и царевич… тоже так… ненароком зарезался…

И откинул голову, задергался и почти сразу помер. Рука разжалась, и нож упал на пол. Маркел встал, прислушался. В избе было тихо-тихо…

Но Маркел вдруг почуял шаги – там, во дворе еще! – и кинулся к сеням, а там к входной двери, нащупал в темноте заклад и только поднял и закинул его… как там, со двора, по ступенькам взбежали и рванули дверь, но она даже не дрогнула, и тогда Фома громко, свирепо сказал:

– Маркел, гад, открывай, не то запалим!

Маркел стоял за дверью и молчал.

А дальше было так: Фома тоже замолчал, наверное прислушался, а после тихо, ласково сказал:

– Открой, Маркелушка. Поделим поровну. Вот крест!

Но и тогда Маркел не отозвался, а мягко, крадучись, вернулся через сени в горницу и уже оттуда услышал, как Фома начал опять рвать дверь – но теперь уже с опаской, чтобы не было лишнего шума, чтобы соседи не услышали. Вот и славно, подумал Маркел и обошел вокруг стола, снял лучину и посветил на Андрюшку. Андрюшка лежал мертвый, весь в крови. Маркел перекрестился и подумал, что желал он того или нет, а Андрюшка теперь неживой, получается, что он его зарезал. И еще раз перекрестился, и еще.

А на крыльце, было слышно, Фома сказал Григорию, чтобы тот сбегал вниз и поискал там топор. А Авласке приказал стоять и никуда не отходить, не то убьет. Слава тебе, Господи, Авласка еще жив, а то был бы на нем еще и Авласка, радостно подумал Маркел. А после посмотрел на нож, и наклонился к нему, и осветил его лучше. Нож очень красиво сверкал. Колдовской нож, подумал Маркел, он даже вроде шевелится, надо отнести его боярину и показать, а там будет видно. Подумав так, Маркел воткнул лучину обратно, осмотрелся, взял с сундука рушник, после опять наклонился и уже только рушником взялся за нож, за черен, и увернул его в рушник (а на крыльце уже шумели) и, перекрестясь левой рукой, правой сунул нож за пазуху, даже еще прижал его там для верности, после опять взял лучину (левой, а какой еще, рукой) и быстро пошел из горницы. При всём этом думалось ему только одно: что Костыриха сказала, что здесь при прежних хозяевах был еще один ход из избы, его нужно искать в старой клети, вот только где здесь старая, где новая? И он шел, стараясь не шуметь, по каким-то закоулкам, открывал дверь за дверью, переступал через мешки, корзины, сундуки, ведра, туеса, опять мешки, открывал дверь, проходил, и тыкался в закрытую, и возвращался…