Пленница кукольного дома - Надежда и Николай Зорины

Нет, неправда, не все равно! Но я нашла спасительную формулировку: мы просто снимаем кино. Это кино. Это не смерть.

Это смерть, смерть, смерть! Это убийство!

Не Димка — убийца, мы оба с ним — убийцы. Я принимаю активное участие в создании фильмов — первой, художественной части, части-страшилки. Я придумываю сюжет, веду переписку с клиентами, тестирую их, определяю молекулу смерти. Мне нравится моя работа. Мне всегда нравилось играть в смерть. Даже когда она касалась любимых людей. Фильм о самоубийстве Ольги я до сих пор пересматриваю. А тогда…

Димка пришел очень поздно, от него пахло спиртным. Не разуваясь, он прошел в комнату, отодвинул меня от монитора — я скачивала из Интернета материал (конечно, это были все те же испанские казни!), — вставил диск.

— Вот и все, Динка, теперь ты от меня никогда никуда ни к кому не сможешь больше убежать, — выдохнул он водочным перегаром и с влюбленной ненавистью посмотрел на меня. — И не захочешь. Я один тебе буду рассказывать о смерти. И показывать смерть! До такого еще никто не доходил. Это изобретение погениальней изобретения нашего гениального родителя, дезертировавшего из своего инкубатора. Ты хотела смерти? Смотри. Я залью тебя смертью!

Тогда я еще не была такой, как сейчас, тогда я захотела убить Димку. А потом и себя. Нет, не так: Димку, отца, а потом и себя. Чтобы спасти мир от нашей ужасной породы. И даже предприняла кое-какие шаги, но… Через неделю я все отменила и стала смотреть, смотреть и пересматривать фильм, где умирала Ольга. А через год сама включилась в работу. Вру! Я все хочу найти себе оправдания и потому вру, вернее, недоговариваю правды. Через год я включилась в работу не потому, что смогла преодолеть себя только через такой большой срок, а потому, что Димка затеял новый фильм только через год после Ольгиной смерти.

Первый фильм был не очень удачным и не очень качественным, в дальнейшем мы научились делать их не в пример лучше. А последний наш фильм — уже самый настоящий шедевр. Жаль только, что мы так ошиблись с клиентом.

Да, наша тринадцатая смерть действительно оказалась несчастливой — Димкино суеверие совершенно ни при чем. Тринадцатая смерть нам отомстила. Тринадцатый сбился чуть-чуть с установки и успел нас «заложить» — переслал фильм своей знакомой, своей любимой, из-за которой у него и пошли все несчастья. И тогда Димка сказал… И тогда Димке пришлось…

Да, он уже подсуетился насчет четырнадцатой смерти, чтобы вывести число из разряда несчастливых. Называлось это на сей раз так — убрать опасного свидетеля. Вот мы и дошли до уголовных формулировок. Хотя… какая разница как формулировать?

Тринадцатый оказался нашим родственником — кто бы мог подумать, что у нас могут оказаться какие-то там родственники? — мужем папиной падчерицы. Мы и не знали, что у нашего папы имеется новая семья. Мы вообще ничего о нем не знали. Очень жаль, не стали бы связываться с этим Максимом. И вот теперь… Что теперь делать, непонятно. Отец обо всем догадался и позвонил Димке — не понимаю, как он сумел узнать номер телефона. Он его выдаст, наверняка выдаст! В тот раз не выдал, а теперь обязательно выдаст. И никакие оправдания типа «мы просто снимали кино» не помогут.

Щелкнул замок. Димка вернулся с переговоров. Чем у них все закончилось? На сей раз возможности подслушать у меня не было — Димка наотрез отказался открыть мне место встречи с отцом.

Я поднялась, продолжая смотреть в окно: девочка на велосипеде — Аленка, не Юля — заехала за деревья, и ее не стало видно. Стояла, не поворачиваясь, ждала и вдруг поняла, что совсем успокоилась: мне больше не страшно, ведь у меня есть брат, мой старший брат, самый надежный, самый преданный человек на свете, он всегда легко справлялся с нашими проблемами и, конечно, справился и теперь. Вот сейчас Димка подойдет, обнимет сзади за плечи и скажет: «Все хорошо, Динка. Больше тебе бояться нечего, папа… я смог с ним договориться». И мне совершенно неважно, что это будет означать: действительно Димке удалось уговорить отца не заявлять в милицию или к нашим четырнадцати смертям прибавилась еще одна, пятнадцатая.

Димка вбежал в комнату, не разуваясь и не раздеваясь, как тогда, когда он принес фильм о смерти Ольги. Ну да, и глаза совсем пьяные.

— Динка! — Он подбежал ко мне, крепко-крепко прижал к себе. — Диночка! Маленькая моя, любимая моя девочка!

Нет, спиртным от него не пахнет.

— Диночка, я… мы… он… Они сейчас сюда придут. Ты должна обещать… Нет, ты должна поклясться, моей жизнью поклясться, что не скажешь, не выдашь себя. — Он немного от меня отодвинулся, чтобы видеть мое лицо. — Нет, клясться не надо, потому что… Ты ведь и так ни в чем не виновата. Ты и не знала об этих фильмах, правда? Я что-то там делал, как-то зарабатывал на жизнь, крутился, а ты ничего не знала. Были какие-то фильмы, но ты их никогда не видела. У тебя другие интересы: ты готовишься поступать в медицинский.

— Димка, что случилось? Папа…

— Да, да, да! Садись вот сюда. — Он подтолкнул меня к стулу у окна, на котором я только что сидела. — Сейчас сюда нагрянет милиция, мне нужно подготовиться.

— Папа… он… Произошел несчастный случай?

— Нет, успокойся, ничего не произошло. Просто папа сообщил в милицию. Сообщил и назначил мне встречу, чтобы предупредить. — Димка криво усмехнулся. — Уж не знаю, зачем он хотел предупредить. Наверное, думал, что я пойду и повешусь.

— Димка!

— Все, все, Диночка, мне нужно подготовиться к их приходу. Ни о чем не беспокойся, все будет хорошо: ты не виновата, а я как-нибудь выкручусь.

Димка судорожно меня обнял, ткнулся губами в мои губы и выбежал в другую комнату. Я услышала, как заработал компьютер, полетели на пол пластмассовые коробки — вероятно, от дисков, — зашелестели листы бумаги.

Вышел он оттуда минут через пятнадцать, плюхнул на подоконник толстую зеленую папку.

— Ну что, Динка, простимся?

Я не обернулась — сидела и смотрела в окно. В дверь позвонили. Димка пошел открывать, я не обернулась.

Компромисс состоял в следующем: он называет Бородину имя преступника, сообщает его координаты, сдает все имеющиеся у него доказательства вины, предоставляет свидетеля-обвинителя (Тихомиров почему-то позвонил ему, а не в милицию), а тот в свою очередь позволяет ему присутствовать при задержании. Очень уж Андрею хотелось посмотреть на человека, чуть не отправившего его на тот свет, да еще таким злокозненным способом. Венька тоже просился, но Илья отказал ему наотрез: нечего задержание опасного преступника превращать в балаган.

— Он наверняка вооружен, — строго выговаривал Бородин. — Без крови взять его не удастся, пойдет стрельба, что ж тебя-то еще тащить?

— Ага, вооружен и очень опасен, — обиженно хмыкнул Вениамин. — Я мог бы быть чем-нибудь полезен. И потом…

— Что, в войнушку в детстве не наигрался? Мы ОМОН вызывать собираемся.