Клеймо зверя - Оскар Уайльд

– Простите, сэр, – пробормотал Вэйн. – Меня сбили с толку. Случайно услышал два слова в этой проклятой дыре – и они навели меня на ложный след.

– Ступайте-ка домой, а револьвер спрячьте, не то попадете в беду, – сказал Дориан и, повернувшись, неторопливо зашагал дальше.

Джеймс Вэйн, все еще не опомнившись от ужаса, стоял на мостовой. Он дрожал всем телом. Немного погодя какая-то черная тень, скользившая вдоль мокрой стены, появилась в освещенной фонарем полосе и неслышно подкралась к моряку. Почувствовав на своем плече чью-то руку, он вздрогнул и оглянулся. Это была одна из тех двух женщин, которые только что стояли у буфета в притоне.

– Почему ты его не убил? – прошипела она, вплотную приблизив к нему испитое лицо. – Когда ты выбежал от Дэйли, я сразу догадалась, что ты погнался за ним. Эх, дурак, надо было его пристукнуть. У него куча денег, и он – настоящий дьявол.

– Он не тот, кого я ищу, – ответил Джеймс Вэйн. – А чужие деньги мне не нужны. Мне нужно отомстить одному человеку. Ему теперь, должно быть, под сорок. А этот – еще почти мальчик. Слава богу, что я его не убил, не то были бы у меня руки в невинной крови.

Женщина горько засмеялась.

– Почти мальчик! Как бы не так! Если хочешь знать, вот уже скоро восемнадцать лет, как Прекрасный Принц сделал меня тем, что я сейчас.

Лжешь! – крикнул Джеймс Вэйн. Она подняла руку.

– Богом клянусь, что это правда.

– Клянешься?

– Чтоб у меня язык отсох, если я вру! Этот хуже всех тех, кто таскается сюда. Говорят, он продал душу черту за красивое лицо. Вот уже скоро восемнадцать лет я его знаю, а он за столько лет почти не переменился… Не то что я, – добавила она с печальной усмешкой.

– Значит, ты клянешься?

– Клянусь! – хриплым эхом сорвалось с ее плоских губ. – Но ты меня не выдавай, – добавила она жалобно. – Я его боюсь. И дай мне деньжонок – за ночлег заплатить.

Он с яростным ругательством бросился бежать в ту сторону, куда ушел Дориан Грей, но Дориана и след простыл. Когда Джеймс Вэйн оглянулся, и женщины уже на улице не было.

Неделю спустя Дориан Грей сидел в оранжерее своей усадьбы Селби-Ройял, беседуя с хорошенькой герцогиней Монмаут, которая гостила у него вместе с мужем, высохшим шестидесятилетним стариком. Было время чая, и мягкий свет большой лампы под кружевным абажуром падал на тонкий фарфор и чеканное серебро сервиза. За столом хозяйничала герцогиня. Ее белые руки грациозно порхали среди чашек, а полные красные губы улыбались, – видно, ее забавляло то, что ей нашептывал Дориан. Лорд Генри наблюдал за ними, полулежа в плетеном кресле с шелковыми подушками, а на диване персикового цвета восседала леди Нарборо, делая вид, что слушает герцога, описывавшего ей бразильского жука, которого он недавно добыл для своей коллекции. Трое молодых щеголей в смокингах угощали дам пирожными. В Селби уже съехались двенадцать человек, и назавтра ожидали еще гостей.

– О чем это вы толкуете? – спросил лорд Генри, подойдя к столу и ставя свою чашку. – Надеюсь, Дориан рассказал вам, Глэдис, о моем проекте все окрестить по-новому?.. Это замечательная мысль.

– А я вовсе не хочу менять имя, Гарри, – возразила герцогиня, поднимая на него красивые глаза. – Я вполне довольна моим, и, наверное, мистер Грей тоже доволен своим.

– Милая Глэдис, я ни за что на свете не стал бы менять такие имена, как ваши и Дориана. Оба они очень хороши. Я имею в виду главным образом цветы. Вчера я срезал орхидею для бутоньерки, чудеснейший пятнистый цветок, обольстительный, как семь смертных грехов, и машинально спросил у садовника, как эта орхидея называется. Он сказал, что это прекрасный сорт «робинзониана»… или что-то столь же неблагозвучное. Право, мы разучились давать вещам красивые названия, – да, да, это печальная правда! А ведь слово – это все. Я никогда не придираюсь к поступкам, я требователен только к словам… Потому-то я и не выношу вульгарный реализм в литературе. Человека, называющего лопату лопатой, следовало бы заставить работать ею – только на это он и годен.

– Ну а как, например, вас окрестить по-новому, Гарри? – спросила герцогиня.

– Принц Парадокс, – сказал Дориан.

– Вот удачно придумано! – воскликнула герцогиня.

– И слышать не хочу о таком имени, – со смехом запротестовал лорд Генри, садясь в кресло. – Ярлык пристанет, так уж потом от него не избавишься. Нет, я отказываюсь от этого титула.

– Короли не должны отрекаться, – тоном предостережения произнесли красивые губки.

– Значит, вы хотите, чтобы я стал защитником трона?

– Да.

– Но я провозглашаю истины будущего!

– А я предпочитаю заблуждения настоящего, – отпарировала герцогиня.

– Вы меня обезоруживаете, Глэдис! – воскликнул лорд Генри, заражаясь ее настроением.

– Я отбираю у вас щит, но оставляю копье, Гарри.

– Я никогда не сражаюсь против Красоты, – сказал он с галантным поклоном.

– Это ошибка, Гарри, поверьте мне. Вы цените красоту слишком высоко.

– Полноте, Глэдис! Правда, я считаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, я первый готов согласиться, что лучше уж быть добродетельным, чем безобразным.

– Выходит, что некрасивость – один из семи смертных грехов? – воскликнула герцогиня. А как же вы только что сравнивали с ними орхидеи?

– Нет, Глэдис, некрасивость – одна из семи смертных добродетелей. И вам, как стойкой тори, не следует умалять их значения. Пиво, Библия и эти семь смертных добродетелей сделали нашу Англию такой, какая она есть.

– Значит, вы не любите нашу страну?

– Я живу в ней.

– Чтобы можно было усерднее ее хулить?

– А вы хотели бы, чтобы я согласился с мнением Европы о ней?

– Что же там о нас говорят?

– Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл здесь торговлю.

– Это ваша острота, Гарри?

– Дарю ее вам.

– Что я с ней сделаю? Она слишком похожа на правду.

– А вы не бойтесь. Наши соотечественники никогда не узнают себя в портретах.

– Они – люди благоразумные.

– Скорее хитрые. Подводя баланс, они глупость покрывают богатством, а порок – лицемерием.

– Все-таки в прошлом мы вершили великие дела.

– Нам их навязали, Глэдис.

– Но мы с честью несли их бремя.

– Не дальше как до Фондовой биржи.

Герцогиня покачала головой.

– Я верю в величие нации.

– Оно – только пережиток предприимчивости и напористости.

– В нем – залог развития.