Мюзик-холл на Гроув-Лейн - Шарлотта Брандиш

скажи! – Филипп отрывисто вздохнул и прищёлкнул языком. – Взять и слопать превосходно обученное дрессированное животное, не сделавшее никому вреда!

– Ты раньше не упоминал, что у вас пропал гусь, – обвиняющим тоном заметила Оливия, наставив на брата кончик карандаша.

– А мне помнится, что мы уже это обсуждали. Ты просто не обратила внимания, – упрямо возразил Филипп. – Да какая разница, в самом деле? Тебя же Люсиль интересует? Или убийство гуся ты тоже собираешься расследовать?

– Ладно, оставим это, – Оливия подавила зевок. После сэндвичей и пива заявила о себе дневная усталость, и мышцы рук и ног заныли, требуя отдыха. – Что произошло перед вечерним представлением?

– Произошло то, чего и следовало ожидать, – мрачно ответил Филипп. – Люсиль окончательно слетела с катушек. Уж не знаю, кто ей чего наговорил. Устроила такой тарарам, что даже приближаться к ней смельчаков не нашлось. Мне-то, само собой, пришлось с ней побеседовать, Рафаил немедленно дал понять, что ещё одного раза он не выдержит. Ей-богу, Олив, входил к ней в гримёрку, как в клетку с разъярённым львом, только хлыста не хватало.

– И как всё прошло?

– Сбежал с позором, – буркнул Филипп. – Ты бы меня поняла, если бы тоже находилась там. Она не дала мне и слова сказать. Крикнула во всеуслышание, что я могу отправляться хоть к дьяволу на рога, а она на сцену сегодня больше не выйдет. Мне пришлось пригрозить, что она не получит недельного жалованья, на что она расхохоталась, как гиена, и кинула в меня фуражкой от матросского костюма.

– И ты не уволил её? – с недоумением спросила Оливия, и брови её приподнялись.

– Я заложник театрального сезона, и она это отлично знала. Само собой, после такого на постоянный ангажемент в труппе она могла даже не рассчитывать.

– Весело у вас тут было, – прокомментировала Оливия после паузы.

– Ну, можно и так сказать, – у Филиппа явно имелись другие слова, характеризующие произошедшее в театре «Эксельсиор» в тот злополучный день.

– Ну, хорошо, а что было вечером? Насколько мне известно, труппа объявила Люсиль бойкот?

– Что-то вроде того, – подтвердил Филипп и злорадно хохотнул. – На Люсиль ополчились все, кроме, разумеется, Эдди. Даже Арчи позволил себе довольно категорично высказаться на этот счёт. А Джонни – тот вообще за ужином предложил избавиться от неё и либо переманить актрису из другого мюзик-холла, посулив ей приличное жалованье, либо сократить программу. Это лишь кажется, что Джонни наплевать на всё, что не относится к скачкам и лошадям. На самом деле он болеет за общее дело не меньше прочих.

– Остальные поддержали эту идею?

– О да! За ужином только и разговоров было, что о недопустимости подобного поведения. Пойми, Олив, все артисты труппы чуть ли не с детства на подмостках. Они дышат театром. Этот мир для них гораздо реальнее, чем действительность. Каждый из них пожертвовал многим, чтобы получить шанс пробиться на большую сцену. У них нет семей, они бедны. Многих из них ждёт одинокая нищая старость, и они знают об этом. Знают и всё равно находят в себе силы ежедневно выходить на сцену и высекать из публики смех и улыбки. Зрители после представления спешат к своим очагам и забывают об артистах, а те возвращаются в театральную берлогу, чтобы завтра вновь выйти на подмостки и вновь дарить публике радость.

– Ну, если вдуматься, то такая судьба ничуть не хуже прочих, – пожала плечами Оливия. – В конце концов, это их собственный выбор. К тому же не стоит преувеличивать: если актёр талантлив, то ничто не воспрепятствует ему попасть на большую сцену. Лишь бездарности вечно ищут причины, которые помешали им состояться в профессии. Упорный, целеустремлённый труд – вот залог…

– Ха! – Филипп, не удержавшись, сел на кушетке и уставился на сестру так, будто бы видел её первый раз в жизни. Масляный свет лампы отражался в его зрачках горящими точками. – Скажи на милость, ты что, правда в это веришь? Если так, то ты рассуждаешь как самый распоследний дилетант.

– Я и есть дилетант, Филипп. И будем честными, ты недалеко от меня ушёл.

– Да даже если ты сама Сара Бернар, неужели ты думаешь, что пробиться в театральном мире так уж легко? – Оливия видела, что Филипп разгорячился, и горько попеняла на свою несдержанность. – Ты и не представляешь, каких трудов это стоит. Требуется не только талант, но и умение заводить знакомства, поддерживать нужные связи, нравиться публике и быть готовым учиться новому каждый день… Публика капризна, как избалованная красавица. Сегодня она превозносит тебя, а завтра не может вспомнить твоё имя. Кроме того, порой вопрос карьеры – это просто-напросто удачная случайность. Попасть в нужное время на глаза нужному человеку. Заявить о себе там, где на тебя обратят внимание. Ты хоть знаешь, чего стоит получить постоянный ангажемент, а не контракт на один сезон? А конкуренция? Тебе известно, сколько актёров в одном только Лондоне? А сколько театров? Ты берёшься судить о том, о чём и малейшего понятия не имеешь, – припечатал Филипп. – Рафаил Смит абсолютно прав! В тот вечер он сказал, что подняться на вершину театральной карьеры – всё равно что вскарабкаться вверх по намасленному столбу. Как только остановишься, тебя ждёт стремительный спуск.

– Постой-ка, – усталая Оливия, слушавшая брата без большого интереса, оживилась. – Что Рафаил говорил про намасленный столб? И, что ещё важнее, кто при этом присутствовал?

– Ты что, совсем меня не слушала? – обиделся Филипп и хотел умолкнуть, но сжалился над сестрой и повторил: – В тот вечер Смит сравнил удачную сценическую карьеру с подъёмом по столбу, натёртому маслом. И все, кто присутствовал – вся труппа без исключения, буквально каждый – поддержали его. И я, хоть ты и считаешь меня дилетантом в театральном деле, полностью с ним согласен. А тебе, дорогая, не стоит быть такой зазнайкой и полагать, что ты великолепно во всём разбираешься, – посоветовал он сварливо и потянулся за пальто.

До пансиона на Камберуэлл-Гроув близнецы добирались молча. Филипп по-детски дулся на сестру, о чём свидетельствовали издаваемые им тяжкие вздохи, а Оливия не могла избавиться от мысли, что именно упоминание намасленного столба в тот вечер, перед тем как случилась трагедия, и предоставило убийце пищу для размышления.

Глава четырнадцатая, в которой Лавиния Бекхайм мечтает о спелых вишнях, могильщик с кладбища Святой Хильды совершает выгодную сделку, а Оливия Адамсон находит тайник

На следующее утро, когда Оливия спустилась к завтраку, в столовой она обнаружила лишь миссис Сиверли и горничную Элис. Из артистов не было никого, хотя дневное представление, равно как и все репетиции,