Покушение - Александр Беляев

— Если надо, могу и до Реджио-ди-Калабрии дотопать. А хочешь — могу заглянуть и в Палермо. У меня там есть кого навестить, — ответил Теофил.

— Я бы тебе разрешил. Но сам понимаешь, сколько тут еще дел, — добродушно улыбнулся Армандо.

— Понял, комиссар. Разопьем «кианто» в следующий раз. Отведу Тюлю в Неаполь, подобью ботинки и вернусь.

— На том и договорились, — пожал руки всем троим Армандо.

Грейфе очень расстроился, когда ему сообщили о том, что посланные по его указанию из Америки чертежи погибли в Италии.

— Как же так? Как же так? — сокрушался он.

— По имеющимся сведениям, самолет сбили партизаны, — доложил Эгерт.

Лицо у оберштурмбаннфюрера стало пунцовым.

— Бандиты! Всех вешать от мала до велика! И чем они могли сбить? Что у них есть, кроме винтовок и автоматов? — неистовствовал Грейфе.

Эгерт дал ему выкричаться. Люфтваффе нес на всех фронтах такие огромные потери, что говорить о каком-то одном самолете было просто смешно.

— Но только что пригнали машину, сделанную по тем же чертежам, из Брюсселя, — продолжал Эгерт.

— Вы ее видели? — сразу успокоился Грейфе.

— Не позднее, как час тому назад.

— Где она?

— В гараже управления.

— Она на ходу?

— Совершенно исправна, оберштурмбаннфюрер.

— Пусть полностью заправят и немедленно подадут к подъезду, — приказал Грейфе. — И сообщите в «Ораниенбург» Краузе, что через час буду у него.

Поблескивающий синеватым отливом черный «кадиллак» произвел на Грейфе самое прекрасное впечатление. Грейфе видел «грос-мерседес», на котором ездил фюрер. Но по сравнению с «кадиллаком» отечественный шедевр выглядел просто неуклюжим.

— Заведите, — приказал Грейфе.

Водитель запустил двигатель. Он работал совершенно бесшумно и этим тоже очень выгодно отличал «американца» от своего немецкого собрата.

— Ладно, — не желая вслух выражать своего удовлетворения, сказал Грейфе, сел в салон и захлопнул дверцу. Она закрылась с глухим солидным цоканьем стального замка. И это тоже вызвало у Грейфе неподдельный восторг. Но особое восхищение эсэсовцу внушил ход машины, спокойный и плавный. Бронированный «кадиллак», весивший три с небольшим тонны, не катился, а плыл по автостраде, шурша густматикой.

В «Ораниенбурге» «кадиллак» осмотрели специалисты. Примерно через час Грейфе выслушал их обстоятельный доклад о защитных данных машины. Автомобиль был полностью бронирован, включая днище и крышу. Все стекла кабины: лобовое, в дверцах и заднее, разделенное на три части, являлись пуленепробиваемыми и были сделаны из специальной, так называемой прозрачной брони. Резина на колесах не надувная, а сплошная, густматика. Броневое покрытие днища — толщиной три сантиметра, дверей, багажника и передней стороны — два сантиметра, крыши — полтора. Машина развивает скорость до ста шестидесяти километров в час, имеет запас хода около трехсот километров. Машина семиместная. Два человека, в том числе водитель, размещаются в передней кабине, пять человек, из них двое на откидных креслах, в задней кабине салона. Салон разделяется пуленепробиваемым стеклом, которое по желанию пассажиров задней кабины нажатием кнопки утапливается в спинку сиденья передней кабины.

— Это все теория. Вы мне на практике докажите, что ее не возьмет никакая пуля, — выслушав доклад, сказал Грейфе. — Может, нам этого «панцеркнакке» и ждать незачем…

— Но практика — это только стрельба, оберштурмбаннфюрер, — заметил Краузе.

— Я понимаю. А у вас что, патроны кончились?

— Все будет сделано, оберштурмбаннфюрер, — поспешил заверить Краузе. — Я думаю, в машину следует посадить заключенных из Заксенхаузена.

— Именно. Но предварительно не забудьте снять ручки с внутренней стороны дверей. А то, я знаю этот народ, вмиг разбегутся, как тараканы, — предупредил Грейфе.

— Будет сделано, оберштурмбаннфюрер. Машина, конечно, будет стоять на месте.

— Да, пока что ей двигаться незачем, — решил Грейфе.

«Кадиллак» отогнали на площадку, на которой пробовал на живых мишенях пули Баумкёттера Политов. Потом пригнали туда семерых узников концлагеря. Всем семерым одели на руки и на ноги кандалы, втолкнули их в машину и захлопнули дверцы. После этого два эсэсовца сделали по машине десять выстрелов из винтовок с расстояния пятьдесят метров.

Грейфе и Краузе наблюдали за экспериментом с вышки через бинокли. Как только началась стрельба, заключенные, крича, сбились в кучу, каждый при этом стремился прижаться ближе к полу. Но десять выстрелов прогремели, эсэсовцы открыли машину и вытащили из нее всех семерых насмерть перепуганными, но совершенно невредимыми. После этого с них сняли кандалы и куда-то увели, а к машине подошли Грейфе и Краузе. Обе дверцы с левой стороны были основательно изуродованы пулями. Но ни одна из них не пробила их насквозь. Они изрешетили лишь наружный металл. Но с броней они ничего сделать не смогли.

— Автомат или тем более пистолет и вовсе не сделали бы ей ничего, — оглядывая пробоины наружного листа, сказал Краузе.

— Вы правы. Без «панцеркнакке», похоже, в этой штуке действительно никого не достанешь, — согласился Грейфе.

— Будем пробовать мины? — спросил Краузе.

— Здесь нет. Изуродуем ходовую часть, а нам нужно, чтобы она была на ходу, — ответил Грейфе. — Прикажите все пробоины заварить, зачистить и закрасить так, чтобы не осталось никаких следов. Завтра же машину погрузят в эшелон и отправят в расположение «Русланд-Норда».

Краузе заверил оберштурмбаннфюрера, что к утру машина будет как новенькая.

Грейфе остался доволен экспериментом. Из Брюсселя пригнали экземпляр, достойный того оружия, которое для него изготовляли на полигоне у Цирайса и Пфлюкера. И все же сообщение о гибели технической документации «кадиллака», специально оборудованного по советскому заказу, он воспринял как большую собственную неудачу. И было это неспроста. Ибо Грейфе как старый травленный всеми собаками волк отлично понимал, что рано или поздно не кому-нибудь, а именно ему придется отвечать за всю подготовку к планируемой операции. Потому что кто-нибудь из начальства непременно захочет основательно погреть на этой подготовке руки. И тогда ничего не будет проще и легче, чем объявить, что дело делается медленно и плохо, потому что он, Грейфе, с ним просто не справляется. Ну а он-то разве виноват в том, что даже итальянские партизаны, эти оборванцы и горлопаны, начинают сбивать немецкие самолеты, выполняющие задание особой важности? Не виноват нисколечко! И тем не менее его, не моргнув глазом, положат на заклание. Вот почему так расстроило его известие о гибели документов.

С такими безрадостными выводами относительно своей дальнейшей судьбы Грейфе выехал из «Ораниенбурга» и прибыл на полигон у Зееловских высот к небезызвестным ему майору Цирайсу и главному инженеру Пфлюкеру. Оба, естественно, о его визите были заранее оповещены расторопным Эгертом и уже ждали его. Не знали только, что в первую очередь показывать высокому гостю из РСХА: уже почти готовый «панцеркнакке» или то, что они только что изготовили по новому заказу оберштурмбаннфюрера. С этим вопросом Цирайс и обратился к Грейфе после короткого выражения искреннего удовольствия видеть вновь герра оберштурмбаннфюрера живым и здоровым. В ответ на эти слова Грейфе лишь кисло поморщился и махнул рукой, будто хотел прогнать назойливую муху.