Раксис - Дмитрий Таланов

Терс плакал за него и за себя, а Сашка мысленно умолял его не останавливаться, потому что свирепый, не знающий пощады зверь, что почти его настиг, был еще рядом. Спасительный вой омывал душу, заживляя раны, нанесенные его когтями, но зверь еще пытался порвать путы, грызя узлы и ища выход, желая любой ценой выбраться и вернуть себе внезапно ускользнувшую добычу.

Боль утраты пронзила с новой силой, когда Терс наконец замолчал, и зверь разом приблизился с надеждой во взоре, но кроме нее в нем горела неутолимая жажда сеять смерть и разрушения, а потому Сашка безжалостно наложил на него последний узел. Может, и суждено ему потом раскаяться, но сейчас он не хотел оскорблять память той, которая отдала за него жизнь.

Пес поднялся на ноги, и они посмотрели друг другу в глаза. Сашка понял, что перед ним не совсем собака, потому что Терс не испытывал желания служить и не нуждался в этом. Возможно, сказалось воспитание матери, но вручать свою волю кому бы то ни было он не собирался. Он умел оставаться сам по себе, и сам добывал себе пищу, ему никто не нужен был для этого. Он был другом, и всё-таки он был только животным.

Что-то теплое ткнулось Сашке в шею, всхрапнуло над ухом, и он оглянулся. Сильный красивый жеребец стоял у него за спиной и нетерпеливо переступал копытами. Падение на нем не сказалось, разве что седло съехало на сторону, да на брюхе красовался травяной след. Сашка подумал, что его придется отдать Маше, кому же еще. Лошадь не Терс, который гуляет сам по себе, за ней нужен уход.

Он встал, погладил коня по шее и хлопнул по крупу, давая понять, что в его услугах не нуждаются. Конь отошел к кустам шиповника и стал выискивать там что-то губами. И только сейчас, вернувшись к жизни, Сашка услышал горький плач.

Склонившись над мертвым Максом, слепо и безостановочно гладя его густую шерсть, поднимая время от времени ему голову и заглядывая в глаза, Коля бормотал, торопливо глотая слезы:

— Максик, вставай! Макс, ну ты что? Максик… Ну, пожалуйста! Вставай, Максик!

Почувствовав на себе взгляд, он обернулся и, скривившись, закричал, наступая на Сашку и сжав кулаки:

— Это ты виноват! Твоя собака убила его, я видел!.. Тебя снимали в кино, Макс вырвался, и она его убила! Я всё видел! Вот эта самая собака! — Коля ткнул пальцем в Терса, что стоял неподалеку. — Зачем ты привел ее, такую огромную? Уходи! Сам уходи и собаку свою забери!

Сашка не успел сообразить, что ответить. С побелевшими губами, сжав зубы, Коля бросился к нему и неистово замолотил кулаками по его груди.

— Уходи отсюда, я сказал! И никогда больше не приходи! Никогда, никогда!

Кулаки у Коли оказались увесистыми, и Сашке пришлось напрячь мышцы, чтобы не было больно, но он не стал ни защищаться, ни пятиться. Он посмотрел на Терса, и тот каким-то образом понял его, жутким привидением исчезнув из виду, только качнулась за ним трава. А Сашка повернулся и пошел знакомой дорогой к обрыву, потому что туда ему и следовало идти.

Он шел медленно, никуда не торопясь. Ласковый ветерок высушил его мокрые от пота волосы, и теперь они торчали у него над макушкой, жесткие от соли. Ярко-синие глаза потемнели, вокруг рта залегли жесткие складки.

Он шел вперед, к своему будущему без матери, без друзей, высоко держа голову, точно силясь разглядеть что-то на поверхности поднимающегося над городом солнца, совершенно один, сжимая в руке символ всех своих бед. Маленькая, невзрачная, проклятая раковина, попавшая к нему волей одного сердара, волей другого должна была вернуться в свою стихию. Она давно была ему не нужна, а теперь, когда у него не осталось ровным счетом ничего, не нужна была и подавно.

Он шел и спокойно думал, что ничего уже не боится, потому что не за что ему больше бояться, у него больше ничего не осталось, кроме жизни, на многие годы вперед заполненной одиночеством. Приди сейчас к нему смерть, он встретил бы ее как желанного друга. Но он не верил, что судьба выкатит ему такой подарок, а самому выпрашивать его считал унизительным.

Когда-то он выплеснул свое отчаяние в пугающей грозе, но сегодня, три года спустя, после схватки с Джокером, после смерти Лилии, после гибели матери и тети Зины, после того, как от него отвернулись те, кого он, несмотря ни на что, считал своими друзьями, он научился себя контролировать. Гроза была, но она отшумела в его сердце, унося с собой боль, которую невозможно описать и потому нельзя выпускать наружу.

Его оставила мать, его оставили друзья, его оставил Джокер, что означало — его окончательно оставила и Лилия, и это оказалось слишком много для того Сашки, в душе которого жила вера в чудо, приведшая его когда-то на песчаный берег с корабельными соснами. Он пережил всё это, и его вера превратилась в пепел, но она возродилась знанием, что нет ничего ценнее жизни, а жизни под силу всё.

Даже смерть, понял он вдруг, ибо сердары умирают по своей воле. Коварством и предательством их можно завлечь в смертельную ловушку, но последний переход они делают сами, оставляя в дураках врага. И значит, Хавелоку не удалось их убить, они умерли сами, и от этой мысли Сашке стало чуточку легче.

Смерть неизбежна, надо научиться ее не бояться и больше об этом не беспокоиться. Она как орден за достойную службу, а от рук врага — так еще и нежданный подарок. Бежать от нее глупо, но еще глупее самому звать ее, резать в горе вены и травить себя ядом. Это значило глубоко ее оскорбить, лишив себя праздника взглянуть ей честно в глаза. Но почувствовать ее дружеское пожатие можно, осознал он внезапно.

А вокруг него играло красками лето. Ясное, теплое, зеленое, полное свежей и нежной листвы. Густой запах пригретой солнцем травы, омытой ночным дождем, висел над полем, по которому шел Сашка, не замечая, что раковина в его руке светится, разгораясь с каждым шагом к обрыву. Когда он услышал, что его кто-то зовет, она светилась уже в полную силу. От неожиданного окрика он выронил ее и обернулся.

Он шагнул к тем, кто только что его звал, не понимая, почему они потрясенно смотрят ему за спину, будто там находится что-то никогда ими невиданное, но знакомые иголочки уже щекотали ему кожу, и, повернув голову, он остолбенел.

Перед ним снова, как в тот день, девять лет назад, взмыли на башнях флаги, приветствуя его. Запели трубы, и вышла на мост конница. Три всадника покидали вставший на горе замок, а за ним от горизонта до горизонта расстилалось пронзительно синее море.

Раковина стояла, покачиваясь, воткнувшись кончиком в землю, сохраняя равновесие как детский волчок. Трава за обрезом Врат переходила в песчаный холм с дюнами, сбегающими к побережью. И оттуда, с берега, дул легкий бриз, неся с собой запах водорослей.

— Мы всё видели, — услышал Сашка хриплый Машин голос. — Мы с тобой!

— Прости, что несколько задержались, — сказал Андрей. — Поздно заметили и были далеко. А чертова «дверь» не открывалась, пока были открыты Врата. Потом еще Маша ловила лошадей, не идти же пешком!

В шортах и футболке, Маша держала под уздцы двух лошадей, что растоптали солдата и убежали наверх к дому, когда Сашка включил генератор. На ее лице, покрытом красными пятнами, он заметил дорожки от слез. Рядом с Сашкиным жеребцом стоял Андрей, тоже в футболке, джинсах и с сумкой тети Зины на плече.