История городов будущего - Дэниэл Брук

Новый «интернациональный стиль» – термин, введенный Джонсоном для описания лишенных каких-либо отсылов к своему географическому положению строгих модернистских параллелепипедов, в середине ХХ столетия выраставших по всему миру, – соответствовал стремлению Неру начать строительство независимой Индии с чистого листа. Вместо того чтобы опираться на местные архитектурные традиции, которые были присвоены – и по распространенному мнению скомпрометированы – насаждавшими индо-сарацинский стиль британцами, Неру призывал создать современную Индию, «не скованную традициями прошлого, но выражающую веру нации в будущее»41. Однако очень многих возмущало высокомерие государственных должностных лиц, которые облюбовали себе самые престижные кварталы и расположились там в зданиях, спроектированных наиболее заметными мировыми архитекторами, в то же самое время уговаривая остальных перебираться в далекие новостройки. В конечном итоге печальная участь проектов вроде Белапура и вялый рост индийской экономики привели к тому, что все больше индийцев стало задаваться вопросом, не является ли предлагаемый Неру путь к современной Индии дорогой в никуда.

Хотя в первые годы независимости в Индии не существовало сколько-нибудь заметной политической оппозиции, способной побороться с лицензионным раджем, противники государственной, основанной на ручном управлении стратегии экономического развития были всегда. В 1950-х годах два бомбейских экономиста предлагали решить проблему безработицы, заняв население на не требовавшем больших вложений и высокой квалификации производстве потребительских товаров для мирового рынка, вместо того чтобы воплощать мечты Неру о национальной тяжелой промышленности. В 1961 году юный Манмохан Сингх, который в конечном счете и выведет Индию на новый экономический путь, защитил в Оксфорде диссертацию, где доказывал, что рост индийской промышленности должен в первую очередь опираться на экспорт.

Вдали от кабинетов, где кипели высокоученые дискуссии, самыми серьезными идеологическими противниками Неру оказались болливудские студии. Чтобы расти вопреки национальной экономической политике, направлявшей инвестиции государственных банков не в шоу-бизнес, а в серьезные отрасли типа сталелитейного производства, киностудии были вынуждены искать финансирования у бомбейских спекулянтов и криминальных авторитетов, что защитило их от вируса государственной бюрократической волокиты. Хоть некоторые продюсеры и отзывались на политический заказ, прославляя социализм Неру утомительными документальными фильмами, к примеру, об открытии цементного завода в глубинке, другие демонстрировали своим зрителям яркую картину Бомбея как альтернативы официальной пропаганде рассудительного нестяжательства, которая в лучшем случае игнорировала мегаполис, а в худшем – проклинала его. В отсутствие бескрайних возможностей голливудских студий болливудские фильмы часто снимались не в декорациях, а прямо на улицах Бомбея.

В таких фильмах Бомбей представал не городом лицензионного раджа, офисных клерков и государственных служащих, но гламурным мегаполисом эпохи джаза. Создать эту иллюзию не составляло большого труда, поскольку физически Бомбей застыл в том состоянии, в котором он встретил 1947 год. Те же законы о регулировании рынка недвижимости, что сохраняли городской жилой фонд в нетронутом, но сильно запущенном состоянии и постепенно превращали престижные многоквартирные дома в своеобразные чоулы, обеспечивали транснациональным корпорациям условия аренды, от которых они были просто не силах отказаться. Голливудская студия Paramount Pictures с 1933 года и до сегодняшнего дня платит за свой офис в центре города одну и ту же практически символическую сумму. Туристическая компания Thomas Cook все так же работает на Хорнби-роуд, переименованной за это время в честь индийского националиста Дадабхая Наороджи. При этом какую бы экономическую программу ни осуществляло правительство, права граждан на критику его политики оставались защищены; вместе с независимостью индийский народ обрел полновесную свободу слова, которой раньше пользовались только англичане в своей метрополии. По крайней мере в болливудских фильмах Бомбей оставался «майя-нагри» – городом иллюзий, куда крестьянские дети приезжают, чтобы в корне изменить свою жизнь и сделаться бизнес-магнатами или боссами мафии. В традиционной индийской философии цель мудрой души – разглядеть высшую духовную реальность сквозь иллюзии («майя») этого мира, но бомбейские режиссеры, напротив, упивались иллюзиям и фальшивым блеском. Для деятелей Болливуда это прозвище города было знаком отличия, который они гордо несли, несмотря на насмешки остальной Индии, чтящей аскетические заветы Махатмы Ганди.

Но когда зажигался свет и прохлада кондиционированного кинозала сменялась духотой улиц мегаполиса, обитателям невыдуманного Бомбея приходилось иметь дело с реалиями опутанной бюрократией экономики города, ненавидимого его материковыми правителями. Для многих амбициозных, но вынужденно праздных молодых людей, которые смотрели на Аравийское море, сидя на набережной спиной к некогда прекрасным, но теперь обветшалым многоквартирным домам в стиле ар-деко, будущее лежало на другом берегу, в переживавших нефтяной бум эмиратах Персидского залива. В то время как Бомбей, подобно Ленинграду и Шанхаю, казалось, исчерпал заложенные при его основании возможности, на картах иных, не обремененных тяжким грузом истории регионов еще оставались нерасчерченные участки, подобные недавно отвоеванному у моря острову Бомбей, недавно отобранной у шведов дельте Невы или порту на Хуанпу, едва открытому для торговли по итогам Опиумной войны.

Есть много историй про то, как Дубай получил свое название. В отличие от фантастической версии о Санкт-Петербурге, который строился на небе, а потом упал на землю уже готовым, некоторые из наименее цветистых мифов о происхождении Дубая вполне могут оказаться правдой. По одной из версий название «Дубай» происходит от описания места. Город расположен около узкой приливной бухты, которая выдается из Персидского залива вглубь суши, и «Дубай» может означать «два дома», по одному на каждой стороне. Но в таком случае эти два слова происходят из двух разных языков. Слово «дох» (два) – из хинди, а слово «байт» (дом) – арабское; вместе они складываются в «дох-байт» – Дубай. Сколь бы спорной ни была эта этимология, в ней заключена глубокая истина: Дубай всегда был многоязыким городом.

Само местоположение Дубая сделало его вечным перекрестком, городом в середине мира. Фарфоровые черепки, найденные современными археологами, свидетельствуют, что местные купцы торговали с Китаем еще два тысячелетия назад. Но география Дубая – это палка о двух концах. Выгодное расположение на перекрестке путей из Европы, Азии и Африки сочетается здесь с нечеловеческим климатом. Летом жара часто достигает 50 градусов по Цельсию, поэтому до появления кондиционеров Дубай едва ли мог рассчитывать на бурный рост. С момента прихода в эти места ислама в 630 году и до начала ХХ века в Дубае и его окрестностях практически не менялась численность населения42.

Как и положено сонной торговой фактории, Дубай не представлял особого интереса для Великобритании в зените ее имперского могущества. Осознавая важность Персидского залива для охраны прибыльных торговых путей в Индию, с начала XIX века Британская Ост-Индская компания стремилась защитить регион от пиратов, которые к тому же являлись антизападными исламскими фундаменталистами. При поддержке могучего Королевского флота начиная с 1820 года британцам удалось заключить с местными шейхами ряд соглашений, направленных на поддержание мира и охрану торговых путей. Когда семейство Аль-Мактум, ответвление правящей династии расположенного в ста с лишним километрах к юго-востоку от небольшого порта Абу-Даби, захватило Дубай в 1833 году, оно быстро договорилось с британцами на схожих условиях. С тех пор Аль-Мактумы самодержавно правят Дубаем. Единственное организованное движение за демократические реформы было подавлено в 1939 году – всех заговорщиков тогда перестреляли на свадьбе наследника престола.