Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома - Лоррэн Кальтенбах

Через восемь лет после смерти Дэзи, 14 июня 1894 года, в замке Гарревак состоится свадьба Элен. Прежде чем она произнесет торжественное «да», ее отец Анри де Жинесте-Нажак, учитывая, что его дочь уже не ребенок, сообщит ей настоящее имя матери юной Лаваис. Моя прабабушка на всю оставшуюся жизнь сохранит не только последнее письмо Дэзи, но и стихотворение, которое дядя Берто посвятил ей. И она будет неизменно украшать цветами могилу своей любимой кузины до своей собственной смерти в 1921 году.

За два года до смерти Элен, по удивительному стечению обстоятельств, ее дочь Одетта Кальтенбах, мой «Плезиозавр», в последний раз встретится с членом семьи Виттельсбахов. В 1919 году несколько европейских чиновников были репатриированы из США в Европу на американском военно-морском судне «Джордж Вашингтон», поскольку судоходные компании больше не осуществляли трансатлантические перевозки из-за забастовки докеров. На борту океанского лайнера Елизавета, королева Бельгии, возвращавшаяся из своего государственного визита в Америку с Альбертом I и юным принцем Леопольдом, взяла под свое крыло самую младшую из путешественников – мою бабушку, восемнадцатилетнюю дочь Элен[486]. Во время десятидневного перехода эта государыня, которая была двоюродной сестрой Дэзи и любимой племянницей Марии Софии[487], никогда бы не заподозрила, что она и ее протеже связаны общей семейной тайной. Вернувшись в Париж, бабушка свято будет хранить листья ананаса, который Ее Величество подарила ей в Понта-Делгада, во время остановки на Азорских островах. В память об этой благодетельнице, но прежде всего из любви к своей больной матери, которой вскоре предстояло умереть в Гарреваке. Она в свою очередь присматривала за могилой молодой Лаваис.

«Каждый год мы с моим отцом отправлялись в часовню Лаваис», – рассказывала она мне, как будто для этого паломничества нужно было специально куда-то ехать.

Поскольку Элен была похоронена на Монпарнасе, недалеко от ресторанов Dôme и la Coupole, где моя бабушка топила свое сиротское горе, ведя жизнь художника и ночной совы, я пришла к выводу, что последний приют Дэзи должен находиться в одном из двух некрополей столицы – на Пер-Лашез или на Монмартре. Королева Неаполя знала, где именно, но ее больше не было с нами, и она уже не могла сообщить мне эту информацию. Когда-то великую даму можно было видеть идущей туда на горестное свидание с дочерью в День всех святых[488], с венком из бессмертников или со скромным букетом в руке.

Поэтому, сама не зная почему, я отправилась на Пер-Лашез. Возможно, именно там мне хотелось найти ту, которую я искала с самого начала своего расследования. Это кладбище – одно из самых красивых в мире, и я забавлялась, представляя, как спящая могильным сном Дэзи толкает локтем своего соседа Марселя Пруста.

В архиве очаровательная дама поискала на своем компьютере фамилию Лаваис. Из этого ничего не вышло. Она была заинтригована моей просьбой и отправилась на поиски старых, потрепанных, написанных выцветшими чернилами конторских книг. Более чем за сто лет древесные черви, эти насекомые-ксилофаги, сделали из них свою кладовую со съестными припасами. Они сожрали несколько томов, превратив их в кружева. Слава богу, том за 1886 год был цел и невредим. В колонках за январь я с умилением увидела маленькие витые буквы, которыми было нацарапано имя «Лаваис». Поскольку ссылки и нумерация этих древних справочников устарели, пришлось провести хитроумные преобразования, чтобы найти место захоронения на сорока четырех гектарах, раскинувшихся вокруг нас.

Новый адрес дочери королевы Неаполя отыскался на «улице» Орнано. Что касается соседства, Дэзи почивала недалеко от могилы Марии Валевской, что вызвало в памяти историю еще об одном романе, одном карнавальном вечере и кровном ребенке Наполеона I.

Прежде чем отправиться к ее могиле, я вышла с кладбища, чтобы купить белых роз на авеню де Менильмонтан. Затем я снова отправилась по дорожкам того Парижа, где живет часть гения Франции. У меня было такое чувство, будто рядом со мной, торжествуя, шла моя мама! Нам обеим, возможно, хотелось, чтобы дочь последней королевы Обеих Сицилий не оказалась в конце концов в контейнере или в общей безымянной могиле, защитить ее последнее убежище от процедуры отчуждения собственности, которая так часто угрожает заброшенным захоронениям.

В верхней части узкой, тихой аллейки, окутанной забвением, я увидела нарядную часовню. На стройном здании не было ни следов глупого тщеславия, ни пышных титулов, ни гордых надписей – ничего, кроме имен и фамилий. Вход был закрыт железными воротами с отверстием в форме звезды, через которое я могла видеть плиты из плотного известняка, прикрепленные к внутренним стенам часовни.

Они были там, наши дорогие родственники: Шарль, отец Лаваиса, чьи предки пострадали в Варфоломееву ночь и в деле Каласа; Жозефина де Ла Селль де Шатобур, сирота из Санкт-Петербурга, чья мать погибла во время кораблекрушения; Эдуард, биржевой маклер, альтернативный опекун ребенка; Лаура, жена доброго Берто; Леон – врач, который закрыл глаза зуаву в Каннах вместе с доктором Буттурой… Эммануэль, любовь Марии Софии, тоже был там. Эммануэль, бок о бок с ней скачущий верхом по сельским окрестностям Рима, посетитель дворца Фарнезе, скорбящий любовник, который принес в жертву все, что у него было, чтобы найти ее в Аугсбурге, в Баварии.

Наконец, встав на цыпочки, я увидела справа от себя табличку с именем некой «Матильды де Лаваис, родившейся в Мюнхене и скончавшейся 6 января 1886 года». Матильда! Так вот каким было ее первое имя для всех тех, кто не называл ее Дэзи. Она получила его от Шпатц – графини Трани, наперсницы несчастных влюбленных.

Бедная королева! Сколько раз она приходила к стенам этой часовни, чтобы размышлять и молиться перед белыми и легкими костями своей дочери и своего возлюбленного?

Теперь скандала, шума прессы, мук болезни – всего этого больше не существует. Марии Софии больше нечего бояться – ни за зуава, ни за Дэзи. Здесь, в Париже, на кладбище Пер-Лашез, они принадлежат вечности и наслаждаются покоем, который она дарует любящим сердцам.

Стихотворение, написанное Эмилем Берто 29 апреля 1886 года, в Страстную пятницу, спустя четыре месяца после смерти Дэзи, и сохраненное Элен де Жинесте.

Моя Дэзи, я тоже очень скучаю по вам. О! Если бы я могла хоть раз поцеловать вас! Я вас поцеловала всего дважды, прежде чем вы ушли. Я с таким нетерпением ждала, чтобы вас увидеть. Я мечтала умереть, обнимая вас, и именно я сопровождала вас до вашей могилы. О! Если бы бог пожелал, чтобы я похоронила себя рядом с вами, чтобы больше ничего не видеть и не слышать, кроме вас, моя Дэзи. Бог этого не хотел. Дэзи, у меня есть обязанности, которые я должна выполнить, прежде чем я поцелую вас; прошу его дать мне силы, энергию; мне кажется, что с вами я могла бы сделать все, а без вас мне так тяжело! Моя Дэзи, у вас хватило сил. Научите меня исполнять свой долг и говорить: «Господь дал, Господь взял, имя Господа благословенно»[490].