ЛОРИНГ - Макс Ридли Кроу

Наконец, Вилсон дал добро, определив следующую «жертву». Эдвард Фостер, казначей «Прорыва». Он был племянником того самого Фостера, что занимал ведущее место в руководстве Имперского Банка.

— Зачем он вам нужен? — спросил я прямо, когда Вилсон озвучил мою задачу. — Если к его дому пожалует Крыса, убийцу расстреляют ваши люди.

— А вы решили, что теперь вправе давать мне советы и обсуждать приказы? — усмехнулся Вилсон.

Присутствующий при этом Пилс довольно ухмылялся, хоть и прятался за газетой, чтобы никто этого не заметил. Его кривило всякий раз, как инспектор хвалил меня, и сейчас сыщика распирало от злорадства.

— Именно так, — невозмутимо ответил я, переводя взгляд снова на Вилсона, — поскольку если в поимке преступников вы осведомлены достаточно, то в воровстве не смыслите ровным счетом ничего.

— Ну, так давайте, поделитесь своей наукой! — инспектор с вызовом посмотрел на меня, явно недовольный таким поведением, — что я такого не знаю, вор?

— Мне вдруг начало казаться, что я не причина для лучшей охраны района, а лишь повод венаторам наведаться в гости к политикам.

Я улыбался, и сколько бы он ни смотрел, пытаясь сжечь меня взглядом, улыбка не сходила с моего лица.

— Пилс, вы не могли бы купить мне газету, — Вилсон сосредоточенно принялся складывать вещи на своем столе, поправлять стопки.

— Я могу отдать вам свою…

— Нет, Пилс, мне очень нужна свежая, прямо из рук разносчика.

Наконец до сыщика дошло, что его вежливо выставляют, а он сам усложнил свое глупое положение неуместным спором. Не глядя на меня, Пилс взял с вешалки пальто и вышел, прикрыв за собой дверь сильнее, чем стоило бы.

— Надеюсь, вы объяснитесь? — прорычал Вилсон, глядя на меня, как недовольный морж на тухлую селедку.

— Конечно. Я заметил это сразу. Поначалу не придавал значения, потом решил, что вам нравится думать, будто вы ловко меня обманули. И вот недавно я понял, что обманули вы не только меня, но и своих подчиненных. Ведь ни Коллинс, ни Пилс не знают, что вы обыскиваете дома.

Его глаза скрылись под тяжелыми бровями.

— Вот только ума не приложу, что вы там ищете. Вряд ли прибавку к пенсии.

— Как вы смеете?

Он тяжело вздохнул, подпер щеку кулаком.

— Глазастый вор. Что ж, Лоринг, заметил ты верно. Но не твоего ума это дело, ясно?

— Как скажете.

— Помолчи! От твоих речей тошно становится.

Вилсон поднялся, подошел к окну, заложив руки за спину.

— Что, думаешь, я так низко пал? Нет, не угадал. Люди, за которыми охотится Ртутная Крыса, не только жертвы. Они… преступники. Доказательств у меня пока нет. Всё, что имеется, это твои слова. А обвинение такое, что ошибиться нельзя, нужно сразу, метко, прямо в глаз.

Он обернулся ко мне, смерил оценивающим взглядом.

— Речь идет о заговоре.

— Против… империи?

— Именно. «Прорыв» имеет вполне невинную историю. Восторженные студенты, желающие сделать мир лучше. Обычно так и рождаются самые страшные тираны.

— Но в чем их преступление? В разврате?

— Речь идет о куда более серьезных вещах. Но я не имею права разглашать эту информацию. Вы меня вынудили к объяснениям, я их дал. Сказать более, значит, обесчестить себя как служителя закона.

— А тайный сыск императрицы? Разве это не их задание?

Он усмехнулся и покровительственно посмотрел на меня. Тогда стало ясно.

— Никакого тайного сыска не существует, — догадался я.

— Разумеется, существует! Нет никакой конторы в готическом замке, под охраной химер, цепей и великанов, — со смешком произнес он. — Мы — агенты тайного сыска, внедренные в совершенно различные структуры.

У меня першило в горле и хотелось выпить. Хотя бы воды.

— А вы мне все это говорите, потому что убьете?

— Нет, Лоринг, не сейчас, — он вернулся за стол и опять стал похож на забавного усатого пекаря, случайно нацепившего строгий костюм. — Пока вы не дали повода, я намерен сохранять вам жизнь. Вы очень интересный человек, много задаете вопросов, много думаете. Даже слишком. Думаю, вы окажетесь более полезны, если будете знать, что происходит.

— Но я пока еще не все знаю.

— С вас достаточно и этого.

Он протянул мне толстую папку:

— Изучите чертежи дома Фостера. До вечера еще есть время. Не будем терять ни минуты.

* * *

Семья Фостера — супруга с тремя детьми — находилась в отъезде. В это время года многие начинали визиты к родственникам, чтобы до Рождества управиться с неприятной обязанностью, и с чистой совестью никого не звать к себе за стол. Мне такое положение дел было на руку: пустой дом обойти и быстрее, и проще. Половину слуг распускали на этот период за ненадобностью, ну а сам хозяин мог до ночи засиживаться в своем кабинете за игрой в механические шахматы.

Упомянутая мною игра была любимым увлечением богачей, поскольку стоила невероятно дорого, владеть ею считалось престижным, а уметь пользоваться — тем паче. Конструкция состояла из доски для фигур и тумбы, в которую был спрятан хитрый механизм. На перфорированных лентах содержалась запись ходов различных партий гроссмейстеров. Совершая ход, игрок на клавишах, напоминающих клавиатуру печатной машинки, обозначал своё действие, указывая перемещение фигуры и значимость оной. Вращался вал с перфолентой, пока на ней не находилось отверстие, соответствующее полученной информации. После этого механический голос сообщал об ответном ходе, и игроку оставалось только переместить фигуру вместо соперника.

Собственно, я совершенно беспрепятственно обошел верхний этаж дома, лишь раз чуть не столкнувшись с сонной горничной, взбивающей подушки на хозяйской кровати.

Выполнив свою задачу, я покинул дом и направился к ограде. С неба снова сыпалась мелкая снежная крупа, больше похожая на застывший дождь. Ветер пробирался за шиворот и елозил холодными ладонями по коже. Я бы ушел, если бы внимание не привлек свет, льющийся из окна кабинета. Похоже, там забыли задернуть шторы! Клянусь, что никогда особо не страдал от любопытства, но в этот раз мне невероятно захотелось увидеть механические шахматы. Столько слышать о них и ни разу не видеть в действии — несерьезно. Подкравшись к пятну света, перечеркнутому крестом тени от рамы, я осторожно выпрямился и заглянул в окно.

Интересующий меня предмет стоял почти в центре комнаты, возле него остался наполненный бокал с медово-коричневым напитком. Судя по расположению фигур, игра была прервана в самом разгаре. Но мой взгляд уперся не в чудо науки, а в происходящее возле стены. Там, на стуле, связанный по рукам и ногам, находился человек, которого я видел только однажды, в «Бубенчиках», на встрече «Прорыва». Его рот был заткнут кляпом, лицо обезображено ужасом, кожа покраснела, жилы вздулись, глаза выпирали. Он беззвучно кричал. Я подался вперед, пытаясь понять, что же происходит. И тогда увидел его.