Валтасар. Падение Вавилона - Михаил Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крез пошевелился в кресле, устроился поудобнее, с интересом глянул на посла.
— Как звать тебя, посланник Нериглиссара? — спросил он.
— Нур-Син, государь.
— Какого ты рода?
— Я сын Набузардана, потомок Ашурбанапала.
— Это радует, Нур-Син. Ты знатен, царского рода, и к тому, как я погляжу, не чужд философии. Каковы твои обязанности при дворе?
— Я заведую собранием диковинок, рукотворных и природных редкостей, скульптурных изображений, доставшихся нам от древних царей, занятных вещиц, которые порой так забавляют любопытных, а также библиотекой, которую собрали Набополасар и Навуходоносор по примеру моего предка Ашурбанапала.
— А-а, так ты библиотекарь, Нур-Син. Почему не воин?
— Я — четвертый сын…
— Понятно.
Крез наклонился вперед, видно было, что разговор с послом его заинтересовал.
— Скажи, Нур-Син, встречалось ли в хрониках деяний древних царей происшествие, которое приключилось со мной? Ведь ты наслышан о постигшем нас бедствии, не так ли? Это скверный знак! Я не могу понять, на что намекают боги, дозволившие совершиться такой невиданной гнусности? Какого решения они ждут от меня? Какое наказание будет соразмерно с совершенным преступлением. Пойми меня правильно, Нур-Син, я искренне привержен мудрости, и для меня нет большей радости, чем общение с философами. В моем дворце меня посетили Солон и многие другие прославленные мудрецы, наслышанные о моей любви к философии, поэтому мне бы не хотелось поступать сгоряча, не добравшись до первопричин содеянного зла. Только потом я вправе вынести мудрое, взвешенное решение. Ты знаешь ответ, Нур-син?
— Да, государь.
Крез встал с кресла, грузный, ухоженный, с завитой колечками бородой, в тиаре, направился к вавилонянину. На ходу махнул рукой стражникам, чтобы те оставались на месте.
— В чем же он заключается?
— Ты, государь, должен назначить евнуху самое страшное наказание.
— Какое?
— Какое, как не жизнь!
Крез возмущенно вскинул руки.
— Разве он, осквернивший мое ложе, не достоин множества смертей?
— Я говорю не о прощении государь, но о мучительной казни. Если он будет жить скованный немощью, если не в радость будет ему ни еда, ни питье, ни зрелища, услаждающие тебя и твоих приближенных, если частое биение сердца лишит его сна, что чаще всего случается с влюбленными, — найдется ли для преступника более губительное мучение? Найдется ли голод, более изнурительный для утробы? Поверь, государь, если он не труслив и не слишком цепляется за жизнь, то вскоре начнет просить тебя о смерти или сам наложит на себя руки. Он будет проклинать этот день и будет скорбеть, что не умер сегодня и сразу.
Царь повернулся к советникам, глянул на них. Те пожали плечами. Наконец Крез обратился к Нур-Сину.
— Твой ответ достоин дельфийского оракула. Я не поскупился на дары жрице светоносного Аполлона, тебя тоже награжу достойно.
— Государь, лучшей наградой для меня будет твое согласие исполнить просьбу моего господина. В случае отказа любые дары, полученные от твоих щедрот, вряд ли сослужат мне на родине добрую службу. Если я выполню поручение моего царя, меня будет ждать награда, которую я охотно сочту и твоей тоже.
Крез некоторое время поразмыслил.
— Это верно, Нур-Син, — кивнул он. — Хорошо, выкладывай, что за нужда приключилась ни в чем не испытывающем нехватки, знаменитом своими сокровищами Вавилоне?
* * *
Старик поднялся, вышел на балкон, на уровне второго этажа огибавший дом и внутренний дворик, где был разбит цветник. Розы насадила Луринду, подбирала их тщательно, рассаживала с тайным умыслом. Что ей виделось в узорчатом, составленном из розовых бутонов, покрывале, распускавшемся весной на их дворе, одной Луринду известно. Вспомнилось, что землю под этот дом в квартале Рука небес неподалеку от Евфрата он купил на серебро, полученное от Нериглиссара. Крез сдержал слово и написал царю Вавилона, что просит одарить посла, сумевшего разгадать волю богов.
Нур-Син в ту пору не обманывался насчет дружелюбия и миролюбия Креза. Дела правителей редко совпадают с их человеческими пристрастиями, с зовом сердца, с любовью к философии. Как могло быть иначе, если он, Нур-Син, вынужден был говорить одно, а добиваться другого. И добился!.. Крез оказался простоват для правителя, любовь к мудрости причудливым образом соединялась у него, сына царя, внука царя, с детской уверенностью в том, что никто и никогда не сможет обвести его вокруг пальца, хотя бы потому, что он — избранник и сородич богов, а это что-нибудь да значит.
Старик усмехнулся — в глазах Всевышнего все мы рабы, все мы грешники и слепцы. В этом, наполненном скорбной мудростью или мудрой скорбью сосуде и хранится истина. Одна участь всем: праведнику и нечестивому, доброму и злому, облаченному в царственность и пребывающему в рубище, и нет здесь ни высших, ни низших. Крез уверовал, что боги не дадут его в обиду, если он верно будет служить им, соблюдать закон. Он не скупился на дары оракулам. Сколько золота, самоцветов он разослал по святым местам, вплоть до материковой Эллады, где в урочище возле Дельф, на треножнике восседала пифия — пророчица Аполлона.
Ведь что надумал Крез — отправить послов к самым известным оракулам. Дал им срок сто дней. Послы Креза добрались до Абы, до святилища Зевса в Додонах, другие были посланы к Амфиараю и к Трофонию. Отправились люди Креза и в Ливию, в храм Аммона.
На сотый день после отъезда из Сард царские посланцы должны были в полдень обратиться к оракулам с вопросом: «Чем в эту минуту занимается владыка Лидии Крез, сын Алиата?»
Когда гонцы вернулись, Крез собрал все оракулы, однако ни одно из прорицаний не удовлетворило его, кроме того, которое изрекла пифия.
Числю морские песчинки и ведаю моря простором,
Внятен глухого язык и слышны мне речи немого.
В грудь мою запах проник облаченной в доспех черепахи,
В медном варимой горшке меж кусками бараньего мяса.
Медь распростерта над ней и медной ризой покрыта.[56]
Такое изречение посланник принес в Сарды. Оно немало удивило Креза, ведь царь, отправив послов, скрывшись от людских глаз, разрубил черепаху и ягненка и сам сварил их в медном котелке. Котелок накрыл медной крышкой.
Что ответили иные прорицатели, Нур-Син не ведал.
Вряд ли такое замысловатое испытание пошло на пользу царю Лидии. Человек не в силах проникнуть в смысл свершающихся под солнцем деяний. Сколько не трудись над этим, скольких оракулов не испытывай, все-таки ему не постичь этого. Крез возомнил себя мудрецом, ибо ему показалось, он нашел меру, с помощью которой можно проникнуть в божий замысел и воссоздать прошлое, настоящее и будущее в том подлинном виде, в каком оно строилось и строится по воле Господа.