Тайна перламутрового дракона - Вера Эн

Иначе зачем бы целовалась с ним до исступления? Так, что губы до сих пор горели вчерашними безумствами, и Хедин с чувствительным самодовольством думал о том, как она оправдывалась за них перед родителями.

— Я не сплю с малолетними девицами, — не удержался он от улыбки и неожиданно даже для самого себя коснулся губами кончика Аниного носа. — Они совершенно не умеют целоваться.

Она охнула и отпрянула назад, но обмануть этим Хедина уже не могла. И запунцовевшие щеки стали лучшим доказательством того, сколько значила для Аны их недавняя близость. Богини, и он еще мнил себя опытным сердцеедом? Ничего не замечал. Ничего не понимал. И чуть не потерял свою девочку.

Захлопнувшаяся дверь привела Ану в себя.

Не спит с малолетними девицами…

Ойра милосердная, она и не рассчитывала на такой подарок! Почти смирилась, почти заставила себя переступить через эту боль, лишь бы не позволить ей разрушить новое зарождающееся чудо — и вдруг получила самые неопровержимые свидетельства честности Хедина и его… верности?..

Он же… как вернулся… как пообещал на Ане жениться… ни с одной другой больше… и даже с Джеммой…

Неужели все правда? И Хедин действительно… не издевался, когда делал предложение? А хотел прожить с Аной жизнь? Потому что любил ее… Потому что желал ее… Потому что…

Только она была ему нужна! И самые заветные мечты, самые невероятные предположения готовы были осуществиться, если только она снова не оттолкнет, как уже однажды сделала?

Ана провела эту ночь словно в какой-то нереальности.

Мама, стараясь смягчить ей воспоминания о плене, предлагала Ане провести эту ночь в ее постели, и, будь папа в порядке, Ана, наверное, согласилась бы: уж слишком нуждалась в тепле и защите. Согрелась бы у маминой груди, оставила за бортом хоть часть проблем и страхов и сумела заставить себя отпустить Хедина.

Но папа нуждался в уходе уж точно не меньше Аны, а потому она не захотела занимать его место и мужественно отправилась спать в свою комнату. И поначалу даже провалилась в полубессознательную дрему, вымотанная предыдущей бессонной ночью и всеми последующими событиями.

Но проснулась задолго до рассвета и лежала на кровати с открытыми глазами, считая доски на потолке и запрещая себе вспоминать о вчерашних поцелуях, потому что даже самая невинная мысль о них тут же завладевала душой и телом, пытая их сладостными переливами и вынуждая бессовестно хотеть продолжения. Пыталась противиться, ругала себя за малодушие, напоминая, что выбрала другого жениха, что сама напросилась на поцелуи, что у Хедина таких, как она, пруд пруди и он, скорее всего, думать о ней забыл в объятиях новой красотки…

Ничего не помогало! И Хедин перестал видеться неразборчивым бабником, каким Ана привыкла его считать, и вчерашнее спасение накладывало особый отпечаток на весь его образ. Он ведь не просто выполнял долг дружинника, потому что в этом случае не сжимал бы ее так судорожно в объятиях и не целовал остриженные волосы, до которых самой Ане было противно даже дотронуться. Еще день назад она казалась себе чучелом, потерявшим главное женское достоинство, а нынче сама касалась неровных прядей, воскрешая в памяти ощущения от Хединовых ласк и снова млея в этих нечестных радостях.

Никакие родительские объятия не способны были заменить его нежности. Ане больше не было покоя, она желала только снова приникнуть к его груди, вдохнуть его запах, услышать биение его сердца, коснуться губами его кожи. На щеке, на шее, на…

Ох, эти мысли просто сводили с ума, снова разжигая внутри жар, с которым Ана не умела бороться. Создатели, она ссорилась с Хедином многие годы своей жизни — и для чего? Чтобы потом так прикипеть к нему душой, что не мыслить без него нового дня? Чтобы нуждаться в нем, как ни в ком на свете, и забывать себя рядом с ним, и мечтать только о его внимании, и сжиматься от резких слов, и потом бессильно плакать в подушку, ненавидя себя за неспособность его разлюбить? Чтобы снова и снова переживать вызываемые им одним ощущения, и бережно их хранить, не позволяя никому вмешиваться, и жаждать их, и вопреки собственному воспитанию пытаться украсть у Хедина еще пару секунд близости?

Боги любили смеяться над зазнайством.

Но они же умели награждать за покорность так, как страшно было даже мечтать. И Ана…

Она и шагу не могла сделать от закрывшейся двери. Ее не интересовала Санна, ее интересовал только Хедин. Она должна была увидеть его лицо, когда он закончит разговор с Эдриком. И Ана почти молилась, чтобы Эдрик сказал брату правду. Пусть она покажется Хедину зарвавшейся гордячкой: Ана была почти уверена, что он сумеет простить. А вот она без него уже не могла.

Не без этой нежности. Не без его голубых глаз. Не без самодовольных шуточек, в которых было столько правды, что у Аны перехватывало дыхание. Потому что если в них поверить…

«Специально отпросился, чтобы тобой на помосте полюбоваться. Не скажешь же ты, что я пять дней напрасно коня загонял?»

«Подари свой. С ним уж точно не пропаду».

«Я не сплю с малолетними девицами. Они совершенно не умеют целоваться».

Богини, а что, если счастье так близко, что стоит только протянуть руку и перестать от него закрываться? Рискнуть, довериться, пусть хоть ненадолго получить то, о чем так страстно мечталось? Что бы ни было дальше — разве это не лучше, чем прозябать в своем болоте? И разве вчерашний день не научил не откладывать и не отказываться? А сегодняшний не преподнес совершенно невозможный подарок?

За дверью послышались шаги, и Ана замерла в ожидании. До нее не доносилось ни единого слова из разговора братьев, хотя обычно Хедин не стеснялся эмоций и гремел так, что стены дрожали, и Ана терялась в догадках, что там могло происходить. Вчера Хедин просто кипел от негодования, когда речь случайно заходила об Эдрике, посылая в его адрес красочные проклятия, несмотря на полученные братом травмы, и Ана могла только надеяться, что такие чувства у него вызывает желание защитить ее. Однажды он уже предпочел ее брату, когда пришлось выбирать, кого спасать от смертельного падения, а Ана столько времени делала вид, будто это простая случайность, что теперь могла только поражаться собственной слепоте.

— Не доверяешь? — насмешливо и все же немного сконфуженно поинтересовался вышедший Хедин и распахнул перед Аной дверь в палату. — Можешь убедиться: жив и здоров. А нога еще до меня была сломана.

Ана улыбнулась — чуть неловко, но все же искренне — и закрыла дверь. И почему ее до сих пор так бесили шутки Хедина? Вовсе они не были злыми, уж точно не злее Аниных.

— Просто жду. Хотела извиниться за свои подозрения в злоупотреблении властью. Дело свое ты знаешь. На мое счастье.

Хедин посмотрел на нее с подозрением. Если отец поведал ей, в каком состоянии застал его перед вылетом, эти слова можно было принять за издевку, а Хедин сейчас меньше всего хотел получить по ушам. Разрушить хрупкое взаимопонимание. И снова все испортить.