История Французской революции - Франсуа Минье

Республике теперь со всех сторон угрожали наиболее опасные и лучшие в Европе войска. Ей приходилось сражаться на Альпах с 45 000 австрийцев и сардинцев, на Пиренеях с 50 000 испанцев; на нижнем Рейне и на границах Бельгии с 70 000 австрийцев, подкрепленных 38 000 англо-голландцев; между Маасом и Мозелем с 33 400 австрийцами; на среднем и верхнем Рейне с 112 600 пруссаками, австрийцами и имперцами. Чтобы справиться со всем этим неприятелем, Конвент декретировал набор в 300 000 человек. Эту меру внешней обороны сопровождала партийная мера внутри страны. Когда вновь сформированные батальоны перед тем, как выступить из Парижа, явились перед Конвентом, Гора потребовала учреждения особого чрезвычайного судилища для поддержания изнутри той революции, во имя которой войска шли сражаться на границах. Это судилище из девяти членов должно было судить безапелляционно и без участия присяжных. Жирондисты всеми силами старались воспрепятствовать учреждению такого произвольного и страшного судилища, предназначенного для их наказания. Им удалось достичь только одного: ввести в это судилище присяжных, не допустить в состав его людей крайних убеждений и парализовать его действия все время, пока они сохраняли хоть некоторое влияние.

Главные усилия коалиции были направлены на длинную границу между Антверпеном, Рурмондом и Гюнингеном. Принц Кобургский должен был атаковать французскую армию на Роэре и Маасе и проникнуть в Бельгию, в то время как на другом конце границы пруссаки должны были выступить против Кюстина, дать ему сражение, осадить Майнц и, взяв его, возобновить неудачно произведенное в прошлый раз вторжение во Францию. Эти две главных действующих армии должны были быть поддержаны значительными силами в пунктах промежуточных. Дюмурье, занятый в момент, когда следовало помышлять только об опасностях, угрожавших Франции, своими честолюбивыми и реакционными замыслами задумал восстановить во Франции королевскую власть 1791 г., вопреки желанию как Конвента, так и Европы. Дюмурье надеялся осуществить один в пользу разрушенной конституции и не имевшей за собой никакой партии королевской власти то, что не удалось сделать ни Буйе для старой монархии, ни Лафайету для конституционного трона в гораздо более благоприятное время.

Вместо того чтобы, как это следовало при данных обстоятельствах генералу, хотя бы и честолюбцу, оставаться нейтральным между обеими партиями, Дюмурье предпочел порвать с ними совершенно, чтобы приобрести над ними господство. Он полагал, что ему удастся составить партии во Франции; он предполагал проникнуть в Голландию при посредстве батавских республиканцев, настроенных оппозиционно по отношению к штатгальтерству и к английскому влиянию, освободить Бельгию от якобинцев, соединить эти две страны в одно независимое государство и, создав себе славу завоевателя, присвоить себе над ними политический протекторат. Чтобы запугать партии, ему необходимо было заручиться расположением войск, пойти с ними на столицу, разогнать Конвент, закрыть народные общества, возобновить действие Конституции 1791 г. и дать Франции короля.

План этот, совершенно невыполнимый посреди великого столкновения между Европой и революцией, кипучему и склонному к авантюрам Дюмурье казался совершенно легким. Вместо того, чтобы защищать границу от Майнца до Роэра, которой наиболее угрожало нападение, он бросился влево и вступил в Голландию во главе отряда из 20 000 человек. Быстрыми переходами думал он достигнуть центра Соединенных провинций, захватить их крепости с тылу и около Нимвегена соединиться с генералом Миранда, который должен был, по его расчету, к этому времени во главе своего 25-тысячного отряда овладеть Маастрихтом. Рядом с этими действиями особой 40-тысячной армии поручено было следить за австрийцами и охранять правое крыло экспедиционного отряда.

Дюмурье энергично повел свою голландскую экспедицию; он взял Бреду, Гертруденберг и готовился перейти Бис-Бош и овладеть Додрехтом. В это время, однако, правая армия потерпела на нижнем течении Мааса несколько самых серьезных поражений. Австрийцы начали наступать, перешли через Роэр, разбили при Ахене Миазинского, принудили Миранда снять блокаду с Маастрихта, совершенно без пользы им разрушенного, перешли через Маас и около Льежа обратили в полное бегство французскую армию, отступившую к Тирлемонту и Лувену. Дюмурье получил от Исполнительного комитета приказания как можно скорее выехать из Голландии и принять начальство над войсками, находившимися в Бельгии; он вынужден был повиноваться и отказаться от некоторой части своих наиболее сумасшедших, но в то же время и самых для него дорогих надежд.

Якобинцы при получении известий об этих поражениях стали еще более несговорчивыми. Не допуская возможности поражения без измены, в особенности после блестящих и неожиданных побед прошлой кампании, они считали, что поражения эти зависят от партийных расчетов. Они высказывали обвинения против жирондистов, министров и генералов, говоря, что все они стакнулись, чтобы предать республику ее врагам, и все желают ее гибели. К подозрениям примешалось соперничество: монтаньяры столько же заботились о защите угрожаемой территории, сколько стремились к приобретению исключительного влияния; начали они с жирондистов. Чтобы отделаться от них и имея в виду, что народ не мог согласиться на изгнание избранных им самим представителей, они прибегли к заговору и решили умертвить жирондистов в самом Конвенте, где они бывали в полном сборе; для выполнения этого плана была назначена ночь на 10 марта. Ввиду опасностей, угрожавших государству, заседания Конвента происходили без перерыва день и ночь. 9 марта в клубах якобинцев и кордельеров было решено запереть заставы, ударить в набат и двумя отрядами двинуться на Конвент и к министрам. Заговорщики двинулись в путь в назначенный час, но различного рода обстоятельства помешали им выполнить выработанный план. Жирондисты были предупреждены и на заседание не явились; городские секции не пристали к заговору, а Бернонвиль, военный министр, двинулся против заговорщиков во главе батальона брестских федералистов; все эти непредвиденные затруднения и осложнения, а также все время ливший дождь разогнали повстанцев. На другой день в Конвенте Верньо разоблачил комитет заговорщиков, задумавший эти убийства, потребовал, чтобы Исполнительный комитет собрал все сведения, касающиеся заговора 10 марта, пересмотрел списки членов политических клубов и арестовал членов комитета восстания. „Мы переходим, — воскликнул он, — от преступлений к амнистии и от амнистии к преступлениям. Большое число граждан дошло уже до того, что смешивает мятежные восстания с великим делом борьбы за свободу, в воззваниях разбойников видит вспышку энергетических душ и принимает разбой за меру общественной безопасности. На наших глазах произошло развитие этого странного взгляда на свободу, по которому нам говорят: вы свободны, но должны мыслить точно так, как мы, а не то мы вас предадим мести народа; вы свободны, но обязаны преклонять голову перед тем идолом, которому поклоняемся мы, или мы предадим вас мести народа; вы свободны, но спешите присоединиться к нам ради преследования людей, опасных для нас своей честностью и познаниями, или мы предадим вас мести народа! Граждане, приходится опасаться, чтобы революция, подобно Сатурну, не пожрала постепенно и последовательно своих собственных детей и не породила бы деспотизм со всеми его ужасами и несчастьями“. Эти пророческие слова произвели некоторое впечатление на Конвент, но меры, предложенные Верньо, не привели ни к чему.