Испытание верностью - Ольга Арсентьева

Приз – большую банку бразильского кофе – приняла спокойно и с благодарностью. Не микроволновка, конечно, но, с другой стороны, и не настенный календарь.

Да и какая разница, хоть коробок спичек…

Она уже получила свой главный подарок, такой, о котором все здесь присутствующие могли только мечтать.

Карл, по своему обыкновению, смылся, но оставил вместо себя Париж.

Манечка нащупала потную ладонь мужа и сжала ее.

Физрук, недоумевающий и не верящий собственному счастью, покосился на жену.

Манечка улыбнулась ему.

Потом спустилась со сцены и отправилась к столику Татьяны Эрнестовны и Ирины Львовны – ей не терпелось похвастаться. Сестры, судя по их довольному и счастливому виду и по тому, как они заговорщически переглядывались, тоже не остались без подарка.

– Привет! – сказала им Манечка и завертела головой. – А где он сам-то? Неужто уже отбыл? Совсем? И с нами не попрощался?!

– Он во дворе, – ответила Манечке Ирина Львовна, – готовит со Степой фейерверки. Только ты потише, это сюрприз.

И хорошо, что Ирина Львовна предупредила секретаршу, потому что, когда во дворе вдруг бабахнуло так, что зазвенели стекла, Манечка не стала издавать свой знаменитый пронзительный визг, а лишь вздрогнула и рассмеялась.

Пришедшее в себя после акустического удара учительство рванулось к окнам и прилипло к ним носами.

Во дворе творилось нечто невообразимое.

Не жалкие трехцветные шары рассыпались и тут же таяли в темном небе; озаряя низкие облака всеми цветами радуги, распускались лучистые хризантемы и плясали золотые саламандры. По двору, крутясь и шипя, носились алые, зеленые и голубые «жуки» размером с футбольные мячи. По углам, словно стражи, горели и сыпали искрами огненные фонтаны в человеческий рост.

Посредине всего этого великолепия, осыпаемый золотыми искрами и серебряными лепестками, невозмутимый и величественный, словно бог огня, стоял Карл. В руках он держал нечто, весьма напоминающее средних размеров базуку. Подле него, накинув красный кафтан Санта-Клауса, суетился со связкой «римских свечей» трудовик.

Учителя отхлынули от окон и бросились к дверям. Сметя по дороге несколько неудачно расположенных елочек, после двух кратковременных заторов – в дверях столовой и запасного выхода – все высыпали во двор. Некоторые, наиболее сообразительные, прихватили с собой оставшиеся бутылки.

– Вау!

– Круто!!

– Нехило зажигают!!!

Мария Александровна грозно завертела завитой головой, отыскивая в толпе осмелившихся употребить подростковую лексику, но завхоз сунула начальнице в руки стакан с согревающим, и та несколько расслабилась.

Карл наконец установил свою базуку, зарыв ее по самое жерло в сугроб, и, махнув рукой веселящимся педагогам, поспешно отошел на несколько шагов в сторону и зажал уши руками. Некоторые, наиболее сообразительные, последовали его примеру.

– Ложись! – крикнул кто-то.

– Ой, а они нам школу не подорвут? – вновь забеспокоилась Мария Александровна.

– Не думаю, – не совсем уверенно ответила завхоз, отступая за угол школьного здания и увлекая за собой начальницу, – они все же…

И тут базука выстрелила.

Вместо оглушительного грохота и звона вылетающих стекол послышался деликатный, не очень громкий, скорее даже музыкальный, свист, и в небо взметнулась тонкая и гибкая, словно удочка, струя зеленого пламени. В зените она сгустилась в шар, потом сжалась в точку и погасла.

Не успели разочарованные педагоги выразить вслух свое отношение к столь грандиозному надувательству, как в том же самом месте вновь разгорелась огненная точка. От нее во все стороны, разрезая небо, протянулись золотые и зеленые лучи, имеющие плавный изгиб полуовала. Спустя несколько секунд школьное здание и прилегающая к нему территория оказались под куполом из огненных нитей, которые разгорались ярче и ярче, так что перед глазами педагогов поплыли радужные пятна, наконец слилившиеся в сплошную сверкающую полусферу.

И всем показалось, что они слышат пение ангелов.

Всем почудилось, что вдруг стало тепло.

Что темная, холодная зима кончилась, из оттаявшей земли поднялись крокусы, нарциссы и одуванчики (кое-кто впоследствии утверждал, что совершенно определенно почувствовал цветочный запах) и что вместе с ушедшей зимой сгинули прочь неприятности, денежные затруднения и болезни.

И что все это было на самом деле.

А потом завхоз, одна из первых пришедшая в себя, осторожно выглянула из-за плеча застывшей с улыбкой на устах Марии Александровны. Небо было пусто, пуста оказалась и середина двора, если не считать почерневшего снега и трудовика, сидевшего в сугробе в обнимку с останками базуки. И дальний угол двора, где прежде стоял темно-серый «Опель», пустовал.

Завхоз улыбнулась, подошла к трудовику и легонько ткнула его ногой в расшитом бисером оленьем сапожке.

– Вставай, Степа, – сказала она, – простудишься.

Зашевелились приходящие в себя педагоги.

Завхоз сама откупорила последнюю бутылку шампанского, налила себе в стакан, а бутылку пустила по кругу.

– Вы знаете, – проговорил кто-то, нерешительно откашлявшись, – а у меня такое чувство, что Новый год мы уже встретили. Ну… по-настоящему, понимаете?

Завхоз кивнула. Она понимала.

– Но, если мы его уже встретили, что же будет потом?

Завхоз пожала плечами.

– Будет Новый год.

– А… тогда ладно.

– Ну что, с Новым годом, что ли? – спросила завхоз.

– Подождите, а где же Карл? Он что, уехал? Вот так, не попрощавшись?

Завхоз неторопливо, со вкусом, выпила свое шампанское, а стакан (обычный школьный, граненый, девять коп. за штуку) не глядя бросила за спину. Он, впрочем, упал на снег и не разбился.

– Санта-Клаус никогда не ждет благодарностей за подарки и никогда не прощается.

– Значит, уже все? Праздник кончился?

Завхоз внимательно посмотрела на взгрустнувших после пережитой радости педагогов: на обнявшихся Татьяну Эрнестовну с Ириной Львовной, на физрука, которого за руку держала Манечка и который пребывал от этого в блаженно-оцепенелом состоянии, на моргающего спросонья трудовика, на взволнованную Марию Александровну, которой как раз передали бутылку с шампанским и которая, по-видимому, решала мучительной сложности вопрос – уместно ли ей, и.о. директора, пить из горла на глазах у всего коллектива? – и произнесла:

– Думаю, еще не совсем.

– Там, в углу столовой, – пояснила Екатерина Алексеевна, – если кто не заметил второпях, остались кое-какие свертки, коробки и пакеты. На некоторых из них есть фамилии и имена, а на самой большой коробке во-о-т такими буквами написано: ДЛЯ ВСЕХ.