Пулемет для витязя - Антон Скрипец

Проследив, чтобы его приказ дошел по назначению и расслышав крики воевод Молчана с Клином, призывающие гридней «какими угодно корнями врасти в землю», он оглядел раскинувшееся перед ним поле сечи. Которое, судя по нордским перестроениям, обещало стать еще и местом их погибели.

– Сулицы! – гаркнул он, не дожидаясь, когда разъяренные сей дерзкой вылазкой викинги примутся вминать резервный полк в землю.

– Ты как мыслишь, – глянул на него Хват, выуживая из-за спины одно из своих метательных копий с древком, окованным железом едва не до половины, – они станут морочить себе головы, чтобы последним выжившим орлов на спине вырезать?

Тверд поймал на себе чуть ошарашенный такой постановкой вопроса взгляд стоящего рядом гридня. Кисло усмехнулся, облизав губы. Во рту чувствовался привкус какой-то желчи.

– Да ты, никак, собрался в живых остаться?

– Не хватало еще! – хохотнул варяг, подмигивая косящимся на него гридням.

Нурманны, как обычно, не заставили себя долго ждать. С криком, воем и яростью, от вида которой похолодело в животе, они накинулись на возникший в их тылу частокол копий. Русы готовились к этому удару с должным тщанием – уперлись всеми рядами так, что каждая следующая шеренга чувствовала давление. И все равно оказались не готовы в достаточной мере.

Захлебывающиеся яростью норды двинули по переднему строю с такой силой, что затрещали щиты и сразу прорезали воздух первые предсмертные хрипы – то ли насаженных на копья викингов, то ли раздавленных в давке гридней. Весь мир сузился теперь для них в тесную толчею, в которой одни люди всеми правдами и неправдами старались вырезать, размазать и растереть других. Звон железа взвился к небесам такой, что ему позавидовали бы все царьградские колокольни, вместе взятые.

У стоящего в первом ряду дружинника прямо на глазах Тверда вдруг сорвало голову. В буквальном смысле. Только что она была – и вдруг на ее месте возник, выворотив белесые кости, брошенный умелой рукой метательный топор с полукруглым серповидным лезвием, а брызнувший фонтан крови в одно мгновение залил броню стоящего следом русича. Тот, надо отдать ему должное, не струхнул. Переступив через безвольно осевшее наземь тело с болтающейся на лоскуте кожи головой, он занял его место в строю. Хоть и ненадолго. Могучей силы удар огромной секирой располовинил его щит, срубив заодно и державшую его шуйцу. Дико заорав, гридень осел прямо на руки стоящего следом за ним воя. Так уж вышло, что им оказался Тверд. Мимолетом глянув в глаза парня и не увидев в них ничего, кроме дикой боли и истошного крика, он передал бьющееся в корчах тело следующему за ним дружиннику. А сам шагнул вперед, заткнув собой образовавшуюся брешь. Очень вовремя, потому как двое нордов с рыжими бородами и заплетенными в косы усами над раззявленными хлебалами уже навострились втиснуться в этот проем. Тверд оттолкнул плечом одного, подставив щит под рубящий топор другого. Щит отозвался на выпад звонким треском, но державшая его правая рука, закованная в чудесную черную гильдийскую броню, почти ничего не почувствовала. Левая же, которую Прок настоятельно рекомендовал использовать в сече как основную для того, чтобы махать оружием, в очередной раз сама собой ожила. Отбив по касательной следующий удар топора, она, чуть дернув кистью, едва заметным движением отправила вперед меч и рассекла нападавшему горло от уха до уха. Булькая и захлебываясь, он рухнул под ноги прущего следом бородача. У того шлем был рогатый, причем один рог болтался на какой-то утлой щепе, а лицо пересекал неровный старый шрам. Шуйца Тверда отреагировала мгновенно на замах его топора на длинной рукояти, которым тот постарался зацепить кентарховы ноги. Меч звонко звякнул об острие секиры, придавливая его к земле, а щит окованным умбоном врезался в лицо хирдмана. Прямо в расщепленный шрамом нос. Не увлекаясь атакой и не стараясь непременно добить врага, порушив таким неосторожным действием строй, Тверд шагнул назад, выравнивая шеренгу и косым взглядом отмечая положение вещей в приданом ему воинстве.

А оно было не сказать, чтобы чудесным.

Бьющиеся в неистовой боевой истерике норды, тем не менее, с достойной уважения холодной расчетливостью выкашивали ряды резервного полка. Более-менее держался разве тот маленький его участок, на котором на первый фронт атаки вынужденно выдвинулся он сам и – куда ж без него – Хват. Тот успел оставить где-то в гуще схватки один свой топор и длинный меч – точнее сказать, не где-то, а наверняка в ком-то. В любом случае сейчас он бился коротким скрамасаксом, подставляя под сыплющиеся со всех сторон удары уже порядком выщербленный щит и зажатый в той же руке второй топор.

Нападающих оказалось гораздо больше, и это Тверд ощущал на собственной шкуре. Не будь на нем сейчас гильдийской брони, он бы наверняка уже присоединился к валу изувеченных тел, что непреклонно рос у ног давящих друг друга в тесном строю русов и нордов. В щите его торчало два метательных топорика, пара стрел и даже одно копье, отчего ворочать им с каждым движением становилось все тяжелее. Лишь срощенная с его телом чужая рука, казалось, не ведает усталости, разя направо и налево наседающих викингов с умением заправского палача. Он что-то не мог припомнить, чтобы от очередного ее выпада увернулся хоть один. И только в голову его забрела эта полубредовая мысль, как все тело содрогнулось от чудовищного удара. Будто в крепостные ворота врезался огромных размеров таран, напрочь снеся их с петель. Уже обнаружив себя лежащим на земле в полубессознательном состоянии, Тверд словно во сне увидел варяга, ринувшегося на верзилу с исполинским боевым молотом в руках. Голый по пояс викинг на удары Хвата реагировал неохотно, с какой-то ленцой подставляя под самые опасные из них обух своего оружия и не обращая никакого внимания на те, что сулили лишь незначительные порезы. Могучий волосатый его торс покрывала рыжеватая шерсть, вся слипшаяся и свалявшаяся от текущей из многочисленных ран руды. Но никак нельзя было сказать, что он готовился свалиться от кровопотери. Наконец, взревев разъяренным медведем, норд с поразительной для своей комплекции ловкостью достал могучим тычком молота грудь Хвата. Того унесло, как пушинку ветром, зашвырнув куда-то под ноги пытающимся удержать рвущийся строй дружинникам.

Берсерк, как-то отстраненно отметило сознание Тверда.

Изыскав где-то в глубинах своего стонущего от натуги тела силы, он с кряхтением поднялся на ноги. Лохмотья щита пришлось стряхнуть с занемевшей руки. Вместо него он потащил из ножен тяжелый боевой кинжал. Налитые дурной кровью глаза викинга вцепились в него хваткой волкодава. Шрам, который проделал в шеренге русичей берсерк, кое-как затянулся у него за спиной, но новоявленный сотник понимал – как только норд пригвоздит к земле его, он устроит здесь, в середине строя, такую мясорубку, что рана эта не только вскроется вновь, но и станет смертельной для его полка. Потому давать нурманну шанс уложить себя он позволить не мог никак.

Берсерк, бешено вращая выпяченными глазами и роняя на бороду клоки розоватой пены, бросился вперед. Отбивать его удары смысла не было никакого. Только клинок ломать. Или руки-ноги. В конце концов, орудуя таким огромным молотом, тварь должна была рано или поздно потерять равновесие, пошатнуться или просто открыть, например, бок.