Десятая невеста - Анна Корвин

чувств». Понял, ваше величество? - это он Воруйке. - Надеюсь, ты не открыл невесте Ферфетте своих истинных чувств?

   Воруйка натянуто улыбнулся, пока прочие покатывались со смеху.

   - «Доброту женщины считают слабостью», - продолжал Огонек. - «Будь жесток и неприступен. Тогда каждый твой знак она сочтет величайшим даром небес». Впрочем, это неинтересно. А, вот! «Каждое утро умащай тело свое притираниями. Выбери запах, который будет связан у девицы только с тобой». Кин! – он пихнул Золотка локтем в бок. - Надеюсь, ты не забываешь каждое утро умащать свое тело притираниями?..

   - А то, – с самым серьезным видом кивнул Золотко. – Чуешь, чем пахнет? Уже влюбился в меня? Этот запах связан у тебя только со мной?

   Они ржали и пихались, покуда остальные потешались над ними. Листая книжку, Золотко, Ворон и Медок зачитывали то одно, то другое, пока остальные потешались как над сочинителем, так и над тем, кому взбрело в голову это читать.

   - Где ты это взяла, Малинка? Кто мог выдумать такую чушь?

   - Да выдумать ладно, – возразил Медок. – Бедняга тот, кому это понадобилось. Впрочем, почему бедняга. Ведь он больше любого из нас должен нравиться женщинам!

   И они продолжили в том же духе, веселя честной народ – и невест, и императоров. У меня сердце обливалось кровью – я думала белом, одиноком, проклятом, некрасивом Айю, который девиц видел, наверное, лишь издалека, и стащил во дворце книжку о том, как понравиться девушкам. Остановить Огонька и Золотко, которых несло как коней ретивых, мне было не под силу – оставалось лишь делать вид, что мне так же смешно, как и другим. Впрочем, двое не принимали участие во всеобщем веселье. Веточка, продолжая рисовать, поджимал губы, как всегда, когда ему что-то не нравилось. Тайо сидел с постным лицом, а вконец соскучившись, шепнул что-то на ухо Ферфетке, и они поднялись, чтобы уходить.

   В этот миг к беседке подлетел невольник и, бухнувшись ниц прямо в мокрую траву, принялся заполошно тараторить, постоянно повторяя одно и то же и тыча рукой в сторону императорского дворца.

   Первым с места сорвался и полетел Замочек, за ним бросились остальные: императоры встревожившись, а девицы – просто поняв: что-то произошло.

   Я ухватила за рукав Огонька:

   - Что случилось?

   - Неми собрался жизни лишиться, - ответил он, и мы побежали за остальными.

***

Снежок стоял на крыше (как раз там, где Ворон ко мне в первый раз приставал), уставясь в одну точку и покачиваясь взад-вперед, будто былинка под ветром. Внизу собрался чуть ли не весь дворец; придворные и невольники, кладя земные поклоны, наперебой причитали: «Одумайтесь! Спускайтесь, ваше величество!». Важная личность этот Снежок или правда за императора переживают?

   - Не дури! – крикнул запыхавшийся Огонек. - Слезай оттуда!

   Встрепенувшись, Снежок поднял голову и вперил в нас загоревшийся взор.

   - Ты! – крикнул он, простирая к Ворону трепещущую длань. – Все из-за тебя!

   Десятки любопытных глаз обратились в нашу сторону. Ворон стоял такой потерянный, что прямо жаль брала.

   - Все из-за тебя, – повторил Снежок. – Из-за твоей лжи и вероломства! А ведь я верил тебе! Твоим клятвам, ласкам, поцелуям, слезам!

   Я подавила смешок. Слезам Ворона? Вот на это я б поглядела.

   - Умру, и ты пожалеешь, – пригрозил Снежок.

   - Что ты несешь, слезай, – сказал Воруйка.

   Снежок не удостоил его ответом.

   - Это приказ!

   Тот разразился безумным хохотом.

   - Кто же посмеет приказывать императору?

   «Пожалейте, смилуйтесь, ваше величество», – причитали тем временем невольники.

   - Я думал, у нас все по–настоящему, – вновь обратился Снежок к Ворону. – Я думал, это любовь! Теперь мне незачем жить. И прекратите выть! – прикрикнул он на челядь. – Я не передумаю.

   И опять понес про разочарование, несчастную любовь, да про то, что его существование утратило смысл. Ой-ёй. Коль эдак и дальше пойдет и он ударится в подробности…

   Я протиснулась ещё чуточку вперед, так что оказалась прямо перед Вороном, бросилась ниц и заголосила:

   - Простите меня! Простите! Прошу, не убивайте себя! Помилуйте, ваше величество!

   Снежок так удивился, что даже умолк, а я, не переводя дух и не давая ему вставить и слова, продолжала:

   - Горе мне, горе! Девичья скромность мешала признаться мне в любви к вам! Вот почему я делала вид, будто не отвечаю на ваши чувства! Теперь я понимаю, как ошибалась! Нет мне прощения! Велите убить меня, ваше величество!

   - А и велю, - опомнившись, ответил Снежок. – Все из-за тебя. Без тебя все было так хорошо! Зачем ты только сюда приехала.

   Что творилось за мной, я видеть, разумеется, не могла, но прямо спиной чувствовала, как по телу Ворона заструилась надежда, а по толпе неровной волной прокатилось изумление. Я удвоила усилия.

   - Ах, ваше величество, до чего же я виновата, – причитала я. - Пожалейте нас всех, не лишайте себя жизни! Клянусь, все будет так, как вы пожелаете!

   И, рискнув наконец поднять голову, я уставилась на Снежка в безмолвной надежде, что до него дойдет.

   Он, по-прежнему покачиваясь, молчал, то открывая, то закрывая рот, и мне показалось, на лице отразилось сомнение. Я быстренько поднялась, шепнула на бегу Веточке: «Теншин, займи его», – и кинулась во дворец.

   Веточка завел пространную речь о превратностях судьбы, да о том, что все может оказаться не тем, чем кажется, а я тем временем шмыгнула внутрь, выбралась на крышу и принялась на четвереньках подкрадываться к Снежку.

   Он к тому времени просек Веточкины уловки и велел зубы ему не заговаривать – все равно поступит, как решил, и пусть виновные в его смерти маются совестью. Я уже была совсем близко, когда, видно, кто-то снизу меня заметил, и по их взглядам Снежок понял, что на крыше ещё кто-то есть.

   - Не подходи! – крикнул он, резко разворачиваясь, и опасно зашатался. – Ненавижу тебя! Ты во всем виновата!

   - Виновата, – согласилась я, – конечно, виновата. Только зачем из-за такой твари умирать, ваше величество?

   - Ты отняла его у меня, – убитым голосом сказал Снежок, и руки его опустились. – Мне незачем жить.

   И заплакал. Ох, бедняжка моя.