Розовая мечта - Людмила Григорьевна Бояджиева

сразу узнала губы Юла. Мне не надо было открывать зажмурившихся от неожиданности глаз, задавать себе вопросы, думать, сомневаться — все встало на свои места. Счастье, наверно, таким и должно быть — самодостаточным, когда ни добавить, ни убавить уже ничего нельзя.

Мы молчали и в машине. Юлий за рулем, я в полуобмороке блаженства рядом. Молча поднялись по лестнице на третий этаж старого кирпичного дома в переулке за Боткинской больницей. Ничего не спрашивая, я шагнула за порог его квартиры, сняв с себя, набросила на его шею шарф и, притянув этим арканом безропотную жертву, впилась в его губы. С какой-то дикой страстью, удивившей меня. Я превратилась в другого человека — в чувственную и сильную чертовку, которая восхищала и пугала меня. Но именно такую женщину желал мой страстный любовник, готовый к бою «до последней капли крови» — до тех манящих и опасных высот экстаза, которых может достичь физическая близость…

…Первыми словами, произнесенными в этот вечер, была просьба Юла:

— Укройся, пожалуйста, здесь очень холодно.

Сняв с вешалки, он набросил поверх пледа свою куртку и быстро шмыгнул мне под бок. Его худое сильное тело дрожало. Тогда, прошлепав босиком в коридор, я принесла свой песцовый жакет и мы зарылись в теплый мех. Я специально отвернулась от часов, стоявших на книжной полке — мне не нужны были сейчас напоминания о времени. Потому что с тех пор, как мы упали на низкий диван с неубранной, смятой постелью, прошла вечность. Вечность — это именно то, что нельзя измерить и описать. Не следовало даже пытаться подобрать человеческие слова для объяснения необъяснимого.

— Я не отпущу тебя, — пробормотал мой мальчик, прижавшись к моему боку и устроив свою лохматую голову на моем плече.

И потом сразу уснул, не разжимая обнимавших рук и ног. Впервые на моем плече, по-детски посапывая, спал мужчина, который только что любил меня. Был ненасытным, неутомимым, дерзким, нежным.

Оставаясь возлюбленным, он превратился в дитя, всколыхнув во мне бездны материнской нежности. Я осторожно перебирала мягкие длинные пряди, упавшие на широкий лоб, подняла их с висков, открыв обтянутую молодой гладкой кожей скулу, и тихонько коснулась кончиками пальцев шершавого подбородка, уже покрывшегося отросшей щетиной. В комнате было темно и холодно. Рядом тикали невидимые часы, сквозь незашторенную часть окна пробивался со двора тусклый свет фонарей, за стеной знакомые позывные возвестили о начале российских «Вестей». Боясь повернуться, я осторожно натянула на плечи Юла мягкий мех, пахнущий талым снегом и с нарастающим аппетитом принюхалась — где-то наверху или внизу жарили картошку с луком. Мой рот наполнился слюной — я вспомнила, что утром смогла проглотить лишь чашку кофе. Он тоже был голоден, этот чувственный младенец, утомленный и усыпленный любовью. Я решила, что смогла бы встретить его пробуждение вкусным ужином, если бы мне удалось отыскать хоть что-нибудь — завалявшуюся картошку или стакан риса. Но едва мое плечо шевельнулось, стараясь незаметно высвободиться, он сильнее прижался ко мне, стиснув в объятиях.

— Не отпущу, — пробормотал тихо, но грозно. А потом добавил. — Ты, наверно, совсем голодная.

Сел, кутаясь в плед, щелкнул кнопкой настольной лампы и присмотрелся ко мне, щурясь от света.

— Опусти абажур, — попросила я, испугавшись внезапного перехода от блаженного безумия к убогой реальности.

Я лежала в чужой комнате — тесной и неопрятной. Окно, едва задернутой обвислой шторой — синие букеты на серо-коричневом фоне, заваленный бумагами и книгами подоконник, несколько книжных полок, поставленных друг на друга, и гора перевязанных веревками картонных коробок. Со спинки единственного стула свисало банное полотенце, футболка и раскинувшая беспомощные рукава одеванная рубашка. На вытертом щербатом паркете валялись сброшенные нами вещи — в такой же тесной неразберихе, как провели эти часы их хозяева.

— Мне нечем тебя покормить. — Он говорил так, будто страдал от зубной боли — едва разжимая чуть вспухшие губы.

— Пойди-ка ко мне! Ниже, ниже! — Я притянула к себе его голову и удивленно присвистнула.

Вот это да! На нижней губе моего мальчика начинало синеть удлиненное пятно — след моего поцелуя. Обычно такие «сувениры» получает женщина. Но разве в этой встрече было хоть что-то обычное? Разве обнаженная ведьма со спутанными волосами и животной страстью в глазах — это я?

Юл быстро разгреб кучу одежд на полу, натянул свитер и джинсы, и бросил мне мое имущество.

— Одевайся быстрей, здесь жуткий холод… Я не буду провожать тебя.

Я долго копалась в белье, не справляясь с охватившей меня дрожью. Он выгонял меня. Полностью одетая, в жакете и сапогах, я стояла в прихожей, глядя на спину Юла, сгорбившегося на стуле. Я звякнула дверной цепочкой, пытаясь открыть замок. Он вскочил и захлопнув дверь, прижал меня к себе. Темные глаза горячечно сверкали под нахмуренными густыми бровями.

— Ты все знаешь, скажи, — к этому можно привыкнуть?

Я поняла, о чем спрашивал Юл — о разрывающей душу боли — боли разъединения. Она пронизывала сразу же, как только тело, нашедшее покой и блаженство в единстве со своей половиной, отрывалось, становясь потерянным, одиноким, беспомощным.

— С этим нельзя смириться. Но привыкнуть… Мы ведь знаем, что проходит все, — я долго смотрела в его глаза, пока он не понял то, что не хотел понимать.

Когда он понял — расхохотался. Это был смех бунтаря, презирающего смирение. «Поверженный Демон» Рубенса за мгновение до того, как распасться в хаосе тревожных цветовых пятен, изломанных беспомощных линий. Хохотал на цветущей Земле, которой возмечтал обладать.

Глава 25

В ту ночь, я, кажется, не спала. Наверно, у меня был жар — мертвящий озноб сменялся душным банным жаром, полным страхов и желаний.

Я крепко уснула утром, не заметив, как ушел Сергей… Половина второго! Вскочила на ноги и тут же села от поплывшего в глазах черного тумана. На градуснике оказалось около 38. Плохо соображая, что делаю, я проглотила растворимый аспирин и позвонила Юлу. Трубку не подняли. Наверно, он тоже ещё спал. Я стремительно оделась, сунула в пакет из холодильника что-то съестное и выбежала во двор. Во всяком случае, мне так казалось. Юл, дежуривший у гаража, увидел нетвердо ступающую, словно пьяную женщину, сильно качнувшуюся на ступеньках подъезда. Он не посмел наброситься на меня у самого дома, кивком головы показав, что будет ждать меня за углом. Но мне удалось сделать лишь несколько шагов.

…Ах, как чудесно болела я на диване Юла, укутанная в его футболки и свитера! Уложив меня, он поцеловал в лоб, вернее, коснулся его губами (так делала