Сад чудовищ - Джеффри Дивер

– Это уже не твоя страна, а их. Как ты их назвала? Звери, чудовища, преступники. Твою страну захватили чудовища… Уезжай. Беги, пока не стало хуже.

– Думаешь, станет хуже? Скажи мне, Пол. Ты писатель. Я плохо знаю жизнь, умею только учить молодых, знаю Гёте, поэзию… Ты человек умный. Как ты думаешь?

– Я думаю, что станет хуже. Тебе надо уезжать. Чем скорее, тем лучше.

Кэт перестала за него цепляться.

– Не могу, даже если бы хотела. После увольнения меня занесли в список невыездных. У меня паспорт забрали, так что выездных документов я не получу. Они боятся, что мы станем бороться с ними из Англии или Франции. Держат нас на коротком поводке.

– Поехали со мной. Я увезу тебя…

Слова, сказанные любовниками…

– …поехали в Америку…

Она что, не слышала? Или уже решила не ехать?

– …у нас прекрасные школы. Будешь преподавать. Английский у тебя вполне приличный.

Кэт сделала глубокий вдох:

– Что ты предлагаешь?

– Поехали со мной.

Раздался ее хриплый смех.

– Женщина плачет, и мужчина обещает горы-долы, чтобы ее утешить. Я же тебя не знаю.

– Я тоже тебя не знаю, – парировал Пол. – И я не предположение делаю, не утверждаю, что мы должны жить вместе. Я лишь говорю: убирайся отсюда подобру-поздорову. Я могу это устроить.

Повисла тишина, и Пол подумал, что о брачном предложении речи, разумеется, нет. Но, положа руку на сердце, разве он предлагал лишь сбежать из этого жуткого места? Нет, женщин у него было немало – хороших девочек, плохих девочек, хороших девочек, изображающих в постели плохих. Кого-то из них он думал, что любил, а кого-то знал, что любил. Но ни к одной он не испытывал чувств, которыми воспылал к этой женщине за столь короткое время. Да, по-своему Пол любил и Марион. Порой он оставался на ночь у нее в Манхэттене или она у него в Бруклине. Они лежали рядышком, перекидывались словом-другим – о кино, о длине юбок в следующем сезоне, о ресторане Луиджи, о матери Марион, о ее сестре. О бейсбольной команде «Доджерс». Но Пол Шуман понимал: это не слова любовников. Не чета тому, что сегодня он сказал этой сложной страстной женщине.

– Я не могу поехать, – проговорила Кэт раздраженно, презрительно. – Как же я поеду без паспорта и выездных документов?

– Это я и пытаюсь объяснить. О документах не беспокойся. У меня есть связи.

– Связи?

– В Америке есть люди, кое-чем мне обязанные.

Тут Пол не солгал. Он подумал о Маниелли и Эйвери, которые ждут в Амстердаме, готовые в любой момент отправить за ним самолет.

– У тебя здесь есть близкие? Сестра? – спросил он.

– Моя сестра… Она замужем за ярым национал-социалистом. Меня она даже не навещает, стыдится, наверное. – Кэт ненадолго замолчала, потом добавила: – Из близких у меня здесь только призраки. Но призраки – повод не остаться, а уехать отсюда.

С улицы донеслись крики и пьяный смех. «Вот кончится Олимпиада, и будет нож жидам наградой…» – пропел заплетающийся мужской голос. Зазвенело битое стекло, и на сей раз песню затянули несколько голосов: «Знамена вверх! В шеренгах, плотно слитых, СА идут, спокойны и тверды… Свободен путь для наших батальонов, свободен путь для штурмовых колонн…»

Шуман узнал песню, которую мальчишки из гитлерюгенда пели накануне вечером, когда опускали флаг в Олимпийской деревне. Красно-бело-черный флаг с изогнутым крестом.

«Вы наверняка знаете…»

– Пол, ты правда вытащишь меня отсюда без документов?

– Да, но уеду я скоро. Надеюсь, что завтра вечером. Или послезавтра.

– Но как?

– Организацию предоставь мне. Ты хочешь уехать немедленно?

– Да, хочу, – после недолгого молчания ответила Кэт.

Она взяла Пола за руку и переплела его пальцы со своими. За весь сегодняшний вечер они не были так близки.

Пол крепко обнял Кэт и, вытянув руку, коснулся чего-то твердого. Ощупав предмет, понял: под подушкой томик Гёте, который он ей сегодня подарил.

– Ты же не…

– Т-ш-ш! – шепнул он и погладил Кэт по голове.

Пол Шуман понимал: порой словам любовников настает конец.

Вот уже час, с пяти утра, инспектор сидел в «Алексе», в своем кабинете, и старательно переводил на английский телеграмму. Текст он придумал бессонной ночью, когда лежал рядом с мирно спящей Хайди, благоухающей пудрой, которой она пользовалась на ночь.

Вилли Коль перечитал написанное:

Английские слова подбирались с трудом. В штате крипо имелись переводчики, но в воскресенье ни один не работал, а Коль хотел отослать телеграмму немедленно. В Америке утро еще не наступило. Коль плохо разбирался во временных поясах, но подсчитал, что за океаном под полночь. Он надеялся, что у американских блюстителей закона, как и у их коллег в большинстве стран, длинные смены.

Инспектор перечитал телеграмму и счел текст не безупречным, но вполне приемлемым. На отдельном листе он написал распоряжение отослать телеграмму в Международный олимпийский комитет, в Департамент полиции Нью-Йорка и в Федеральное бюро расследований. Коль заглянул в телетайпный зал, но никого из связистов на месте не оказалось. Обозленный, Коль вернулся к себе в кабинет.

После нескольких часов сна Янссен сейчас снова направлялся в Олимпийскую деревню. Вдруг там обнаружатся другие зацепки? А что делать Колю? Если только требовать у судмедэксперта отчет о вскрытии, а у дактилоскописта – анализ отпечатков пальцев. Разумеется, они еще не на местах, а в воскресенье могут вообще не прийти на службу.

Досада накрыла Коля с головой. Взгляд упал на телеграмму, составленную с таким трудом.

– Что за ерунда!

Ждать Коль не мог. Интересно, трудно пользоваться телетайпом? Инспектор встал и поспешил обратно в телетайпный зал, решив, что лучше самому отправить телеграмму в Америку. А если он, неловкий, по ошибке перешлет телеграмму в сотню разных мест, выйдет даже лучше.

Не так давно, около шести утра, Кэт уходила к себе в комнату, а сейчас вернулась к Полу. Она надела темно-синий халат, волосы собрала в пучок и чуть подрумянилась. Пол стоял в дверях и стирал с лица остатки пены для бритья. Он надел колпачок на бритву и убрал ее в перепачканную холщовую сумку.