Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

Теперь Италии вновь угрожают, но не конкретные враги, а мировой экономический кризис. Корпоративное государство защитит уже завоеванное и добьется новых успехов там, где потерпели неудачу и либеральная буржуазия, и социал-демократы, и коммунисты. Корпоративное государство – это новое будущее, это лучшее будущее, это специфически фашистско-итальянское будущее. Муссолини пообещал итальянцам всеобщее благоденствие без «кровавой ЧК», «социал-демократической болтовни» и «язв капитализма». Фашизм победил красных, сломил либералов, теперь же он обращает штыки против отжившей свое экономической модели. В то время как «окончательно больной капитализм», по выражению самого Муссолини, разорял тысячи предприятий по всему миру, оставляя без работы десятки миллионов человек, в Италии приступили к созданию государства, главной задачей которого должна была стать социальная защищенность каждого члена общества.

Об особом значении, которое Муссолини теперь придавал корпорациям, говорит тот факт, что Национальный совет корпораций был выделен из соответствующего министерства в отдельный государственный орган, возглавлять который по закону мог лишь глава правительства. Однако, несмотря на всю торжественность, с которой дуче объявил о создании корпоративного государства, на деле новая реформа продолжала оставаться небольшим теоретическим островком в океане практических вопросов.

Фашистские идеологи утверждали, что новая система не имеет никакого отношения к социализму, а роль государства в вопросах экономики будет ограничена лишь регулирующими функциями и – крайне важная оговорка – интересами государства. Момент, когда эти интересы будут затронуты, разумеется, предстояло определять правительству и правящей партии. Дуче заявил, что государство «признаёт частную инициативу, но только если она необходима для жизненных интересов и экономики нации».

На самом деле основные изменения в те годы происходили не только в итальянской экономике, но и в государственном устройстве, и в идеологии фашистского государства. Режим укреплялся, обретая новые возможности благодаря системе корпораций, объединившей все производительные силы страны. Корпоративное государство отныне являлось самоценностью, самоцелью, требующей ежедневной защиты и борьбы во имя самого себя – для чего и нужны были фашисты во главе с дуче. А «корпорации», каждую из которых возглавлял Муссолини, просто вводили в правовое поле возросшие возможности фашистской партии, еще раз административно закрепляя диктатуру.

Два десятка корпораций включали в себя и людей с плугом, и людей с пером – появились корпорация туризма, корпорация виноградарство и виноделия, корпорация зрелищ, а также корпорация свободных профессий и искусств. Помимо корпораций, сформировали и синдикаты, которые, по замыслу своих создателей, должны были объединять (и контролировать) итальянцев по профессиональному признаку. С 1934 года синдикаты подразделялись на три основных направления: «предприниматели» (финанисты, промышленники, землевладельцы и т. д.), «лица наемного труда», представители «свободных профессий и артистов».

К началу Второй мировой войны в этих структурах состояло около восьми миллионов взрослых итальянцев, но означало ли это, что фашисты создали собственную уникальную экономическую модель, отличавшуюся и от советского «народного хозяйства», и от принятой во всем остальном мире капиталистической системы? Разумеется, нет. В конечном счете, сложная организация корпоративного государства оказалась не более чем еще одной ширмой, прикрывающей абсолютное политическое доминирование фашистской партии.

Советы корпораций, в состав которых входили профсоюзные лидеры, представители предпринимателей и члены партии, получили место в организации законодательных структур Италии, но все это имело слабое отношение к экономическим проблемам и на деле не предоставляло промышленникам или финансистам никаких дополнительных рычагов влияния на деятельность фашистской партии или итальянского правительства. Не случайно критики режима и тогда, и после сходились на том, что в фашистской Италии на самом деле никакого корпоративного государства не было, а польза от новоиспеченных корпоративных структур заключалась лишь в том, что они смогли предоставить определенное количество рабочих мест в своих учреждениях.

Конечно, помимо пропагандистской у новой системы корпораций были и чисто практические функции – параллельно с профсоюзами служить еще одним средством сохранения гражданского мира в стране, давая возможность партии находить компромиссы в спорах между работниками и предпринимателями. Кроме того, власти получали прекрасный рычаг и для давления на столь нелюбимую Муссолини и партией «буржуазию», и для лучшей мобилизации производительных сил в предвоенное время.

Практика, однако, показала, что расчет на регулирующую функцию корпораций оказался несостоятельным – они никоим образом не защитили итальянскую промышленность от начавшихся уже в первые годы Второй мировой войны массовых забастовок и локаутов, а также повсеместного недовольства условиями и оплатой труда. Едва только режим покачнулся после ряда военных неудач, как вся «сознательная дисциплина» итальянцев исчезла без следа.

Несмотря на столь многообещающий старт кампании за построение «новой политической цивилизации», корпоративное государство в том виде, в каком его хотели бы увидеть наиболее радикальные фашисты, так и осталось всего лишь мечтой, которой не суждено было воплотиться в жизнь. Государство увеличило свое влияние на экономическую жизнь страны, но, в общем и целом, добилось этой цели без какого-либо участия новых «корпораций», в основном используя инвестиции и субсидирование. Разговоры на тему «новой реальности» продолжались все 30-е годы, периодически выливаясь в громкую газетную полемику в рамках фашистских теоретических построений. Но о действительном положении дел лучше всего говорит тот факт, что спустя пять лет после торжественной декларации Муссолини единственной реально работающей структурой оказалась корпорация животноводства и рыболовства.

И все же, хотя уже к середине 30-х гг. вдумчивым наблюдателям было очевидным, что на практике корпоративное государство осталось абстрактным теоретическим построением, для подавляющего числа итальянцев и остальных жителей Европы Муссолини представлялся в те годы энергичным и успешным руководителем, который хорошо знает, как добиваться поставленных целей, а «фашистская социально-экономическая модель» (т. е. Корпоративизм) – достойной альтернативной западному капитализму и советскому социализму.

Очень многим – и не только в Европе, – казалось тогда, что Муссолини сумел добиться социальных успехов без социальных потрясений, реализовав пожелания высказанные еще в 1891 году римским папой Львом XIII, призвавшему сгладить классовые противоречия совместным (национальным) трудом на благо всего общества. Разве не этим занимались сейчас фашисты? В то время как европейцы читали унылые декларации своих министров, отчаянно боровшихся за экономию бюджета, из Италии рапортовали о грандиозных стройках и многочисленных кампаниях (вроде «битвы за урожай» и т. п.). за достижение конкретных экономических показателей.

Не удивительно, что на рубеже 20–30х годов престиж Муссолини в мире взлетел как никогда высоко. Из несколько комичного европейского диктатора он превратился в пророка, указующего путь погрязшему в конфликтах человечеству. И не случайно именно с начала тридцатых годов в большинстве европейских государств появились партии, в той или иной степени копировавшие теорию и внешнюю атрибутику итальянских фашистов. Кто бы мог в 1922 году предположить, что пройдет всего десять лет и в Соединенном Королевстве будет основан «Британский союз фашистов»?