Дочь лучшего друга - Тиана Тесса

Ладно, завтра значит завтра.

К счастью, я засыпаю мгновенно. А утром встаю без будильника и отправляюсь на пробежку. Три бокала коньяка звенят в голове и отдаются изжогой в желудке. Осознаю, что даже не ужинал вчера, вот это меня торкнуло, однако.

Наспех позавтракав дома, собираюсь и везу сдавать документы на тендер. Все то время, что проходит процедура приемки, я нервно отстукиваю ногой по полу. И вовсе не из-за происходящего, мечтаю быстрей оказаться в машине и двинуть к Костровым. Возможно, Матвея нет дома, и я смогу повидать Сашку. От этой мысли нервозность повышается, но когда наконец выхожу из здания, звонит телефон. Смотрю на экран и нутром чую: ничего хорошего меня не ждёт. На проводе мамин врач.

— Алло, — отвечаю и сразу слышу взволнованные нотки. Напряжение охватывает плечи и ползёт вверх, накрывая голову.

Я с трудом вырываю обрывки слов: плохое узи, проблема с сосудами, срочная операция, реанимация…

— Как она сейчас? — режу голосом воздух вокруг, он кажется таким плотным, словно скручивается коконом вокруг меня, не давая вдохнуть.

— Сейчас в реанимации. Нужна операция…

— Делайте, — перебиваю, не дослушав, — делайте все, что можно. Деньги не имеют значения, я все оплачу. Приеду через два часа.

— Хорошо, Роман Александрович, я вас понял.

Он кладёт трубку до того, как я успеваю собраться с духом и спросить, каковы ее шансы. Может, это и к лучшему.

Уже выруливаю на главную улицу, когда вспоминаю об отчиме. Колеблюсь пару секунд, но все же набираю номер. Сухо говорю факты. Слышу, как он начинает суетиться, и добавляю:

— Я могу тебя забрать. Куда подъехать?

Отчим находится на работе, и через сорок пять минут мы покидаем черту города.

Едем молча, да я и не знаю, о чем говорить сейчас? Ловлю себя на мысли, что жду звонка и при этом не хочу его. Словно там что-то неотвратимое, страшное.

Потираю лицо. Нет, так нельзя. Ее вытащат. Становлюсь тем самым долбанным оптимистом, потому что твержу, как заведенный: все будет хорошо. И только в этот момент понимаю, насколько на самом деле люблю маму. Кидаю взгляд на отчима, он хмуро смотрит в окно, но словно, почувствовав, оборачивается. Молчим, я снова смотрю на дорогу, он в окно. Так и едем.



Когда входим в больницу, нас ведут к доктору, Васнецов его фамилия, кажется.

— Опасность миновала, — он поднимается из-за своего стола, пожимает нам руки, мы ловим каждое его слова с тупой надеждой в глазах. — Хорошо, что ваша мать была в больнице. И хорошо, что мы вовремя сделали узи. Думаю, волноваться не о чем, но пока мы оставляем ее в реанимации.

Дальше он углубляется в медицинские термины и, хотя пытается излагать доступно, я мало что понимаю. В висках стучит одна мысль: пронесло. Проскочили по лезвию и остались живы.

— Она в сознании? — задаю вопрос, когда Васнецов замолкает.

— Пока нет.

Киваю, мы с отчимом выходим в коридор, садимся на диван. Молчим.

— Я останусь на ночь, — говорю ему. Он кивает, ничего не говорит, хотя знаю, что тоже останется. Мы сидим минут пятнадцать, потом я вздыхаю.

— Пойдём поедим, что ли.

Звонок Чернова застает меня, когда допиваю кофе. Господи, этот-то чего?

— Роман, а ты подъехать можешь? — спрашивает он, поздоровавшись.

— Я сейчас не в городе. Что-то случилось? — спрашиваю хмуро.

— Нетелефонный разговор. Если коротко, сегодня кроме тебя дали ещё одно предложение. Ценник чуть ниже, чем у тебя, и ощущение, что предложение слизали с твоего, подправив.

Я даже не чувствую, как сминаю картонный стакан, и только когда горячий кофе оказывается на руке, бросаю его на стол. Отчим, выпучив глаза, тут же отводит взгляд и начинает вытирать темную лужицу. А я думаю только об одном: сдал! Матвей, сука, сдал цифры! Отомстил, блядь!

И тут мобильный издаёт писк.

— У меня телефон садится, — говорю быстро в трубку, — буду в городе завтра, все решим.

Не успеваю услышать ответ Чернова, потому что экран гаснет, и я с досадой отбрасываю телефон в сторону.



Отец вырывает мой телефон из рук ровно в тот момент, когда я нажимаю кнопку отправить.

— Ему пишешь?

Оборачиваюсь и ловлю злой взгляд, пытающийся проникнуть куда-то в глубину моего сознания, чтобы выпытать ответ на вопрос: как же так вышло?

В любое другое время я бы спасовала, но сейчас отвечаю твёрдым взглядом. И первое, что говорю, протягивая вперед ладонь:

— Верни телефон.

То ли мой взгляд, то ли просто отец думает совсем о другом, но он на мгновение теряется. И следом злость снова его охватывает.

Я рассматриваю его лицо с разбитой скулой и припухшей губой, и в голове тут же всплывает картинка возле дома Борцова. Как Рома бьет папу, а я ничего не могу поделать.

А главное, отец не хочет, чтобы я ему помогла. Ещё в машине пытаюсь сказать о том, что надо обработать раны, но он закрывается, не реагирует, словно меня вовсе нет. До дома мы гоним так, что я испуганно цепляюсь за ручку и вздрагиваю на каждом повороте.

Внутри разъедает словно серной кислотой: боль, обида, отчаянье… я не знаю, какое из чувств сильнее, но вместе они смешиваются в ядовитый коктейль, который нестерпимо жжёт.

— Никакого телефона, — жестко отрезает отец, возвращая меня в реальность.

— Ты не имеешь права… — начинаю я, но тут же осекаюсь под его взглядом.

— Ты… — папа тяжело дышит, подыскивая слова, я зажмуриваюсь, боясь продолжения. Но оно оказывается неожиданным. В два шага отец оказывается рядом, обхватывает мое лицо ладонями, приподнимая, заставляя взглянуть ему в глаза. В них свой коктейль, ещё похлеще моего, и мне становится больно, словно я вытягиваю все его чувства сейчас через трубочку из груди.

— Он тебя вынудил? — шепчет папа, ища в моих глазах хоть какую-то надежду. — Соблазнил? Заставил?

Смысл сказанного доходит до меня с запозданием, я шарахаюсь в сторону, вырываясь из объятий.

— Нет, — мелко мотаю головой, — нет. Он бы никогда… Я сама…

Отец сжимает челюсть, и я вижу, как дергается щека от боли в разбитой скуле. В этот момент хлопает входная дверь и слышится мамин голос:

— Матвей, ты уже дома?

Папа смотрит на меня таким долгим взглядом, что мне становится осязаемо холодно. Когда он выходит, я обхватываю себя за плечи, озираясь по сторонам. Подхожу к окну: машины Ромы нет, тетя Инна тоже уехала. Сажусь на кровать в ожидании неизбежного. Сижу, сложив руки на коленях, слыша, как мама охает при виде папы, как они идут в кухню. А потом становится тихо. Так тихо, что когда снова раздаются шаги, они звучат в моей голове так глухо и протяжно, что хочется заткнуть уши.