Братишка, оставь покурить! - Николай Стародымов

— Любишь — не любишь… — уклонился я от подобной постановки вопроса. — Давай оперировать иными категориями. Скажем так: я просто не могу ее бросить.

Радомир поднял свой стаканчик, слегка звякнул им по моему. Я поднял свой, опрокинул его в рот.

Что-то меня повело от выпитого. Захотелось спать. Вроде бы выспался…

Радомир это заметил, усмехнулся. Отставил свой стаканчик и вдруг заговорил быстро, торопливо, стараясь успеть выговориться.

— Ну а теперь, Костя, слушай и не перебивай меня… Знаешь, бывают моменты, когда приходится поступать против совести, а повинуясь разуму… Сейчас у меня такое же положение… Я, Костя, тебе верю. Однако это только эмоции, а все факты говорят против тебя. Поэтому мы решили тебе помочь. Причем так, чтобы тебя потом не мучила совесть. Ты, Костя, сейчас уснешь, мы тебе подсыпали снотворное… Не перебивай, я же тебя просил, у нас слишком мало времени… Так вот, ты сейчас уснешь, а проснешься уже далеко отсюда. Дозвола на тебя уже готова. О Мириам мы позаботимся, о ней можешь не беспокоиться.

Мысли путались, перед глазами наплывал, колыхался, постепенно густея, туман.

— Ты предатель, Радомир, — с трудом выговорил я.

— Наверное, — его слова доносились все глуше, словно между нами вырастала стена. — Но я так делаю для твоего же блага…

— Предатель… — повторил я, хотя не уверен, что смог выговорить это слово.

Потому что именно на этом слове мое сознание окончательно оборвалось.

1

Я так глубоко задумался, о том, как мне устроиться на предстоящие два дня, что не сразу обратил внимание на шум скандала, который возник и теперь все нарастал у меня за спиной.

— Я тебе, гнида, — неслось оттуда, щедро пересыпаемое отборным матом, — сейчас все здесь вдребезги разнесу!.. Разжирели, сволочи…

— Да мои ребята из тебя отбивную сделают!.. — не оставался в накладе второй собеседник.

Пришлось обернуться, чтобы посмотреть, в чем суть и предмет столь высокоинтеллектуального диалога.

У стойки стоял мужчина лет тридцати с небольшим. А с той стороны, набычившись, глядел на него все тот же Витек. Только теперь в нем не было видно той лености, с которой он взирал на меня. Не так уж трудно было понять, что клиент остался недоволен качеством обслуживания, а Витек выражал недовольство недовольством клиента. Поскольку меня и самого здесь встретили не слишком ласково, я, конечно, был полностью на стороне потребителя.

— Ау, спорщики! — подал я голос.

Они оба оглянулись в мою сторону.

— Витек, обслужи клиента! — внушительно сказал я. — А ты, приятель, тоже притихни и садись ко мне.

Не знаю, как бы я поступил, если бы кто-то попытался таким образом разговаривать со мной. Однако я уже убеждался, и не раз убеждался, что большинство людей приказному тону, даже постороннего человека, подчиняются без особого сопротивления. Особенно, если, как сейчас, такой приказной тон позволял разрядить обстановку.

Произнеся эту фразу, я отвернулся к своей тарелке. И подумал о том, что если они не подчинятся моей команде, я окажусь в глупейшем положении. А впрочем, кому какое дело, в каком положении я окажусь, после того, как дожую свои пельмени и уйду отсюда?

Словно в ответ на мои сомнения, по цементному полу громко и резко проскрипели ножки стула и рядом со мной плюхнулся тот мужчина.

— Ты что, хозяин этой тошниловки? — с неприкрытым вызовом спросил он.

Я от души усмехнулся:

— А я очень похож на человека, у которого есть хоть что-то?

Мужчина хмыкнул:

— Не очень.

К столику подошла девица, которая обслуживала меня и громко поставила перед моим собеседником тарелку. Тоже с пельменями, залитыми кроваво красным кетчупом.

— Это вам тут не ресторан, — сообщила она. — Так что я не обязана подавать…

— Я заплачу за обслуживание, — примирительно сказал мужчина.

Теперь он чувствовал себя обязанным мне. Сейчас он начнет что-то рассказывать или объяснять. А мне его проблемы нужны, как русалке купальник.

И не дано мне было знать в тот момент, насколько на мою судьбу повлияет эта глупая история.

…Надо сказать, вообще в судьбе не так уж редко происходит, что случайный, почти неощутимо-невесомый импульс переводит стрелки движения человека по жизни на принципиально иные рельсы. Одно время мне довелось работать на железнодорожной станции. Именно там я впервые задумался об этом.

Вот есть проложенный человеком железнодорожный путь. И есть пневматическая стрелка. К ней, к этой стрелке подходит тонкая труба, в которую под большим давлением закачивается воздух. Где-то далеко отсюда находится диспетчер, который ее, именно эту конкретную стрелку, скорее всего ни разу в глаза не видел. Он сидит за пультом, нажимает кнопку, замыкающую всего-то два тоненьких электрических проводка, где-то срабатывает реле, открывается клапан — и коротенькое дуновение воздуха переводит тяжеленные рельсы всего-то на пяток сантиметров в сторону. И этого достаточно, чтобы весь многотонный состав с сотнями пассажиров устремился в другую сторону, на запасный путь, а то и вовсе в заброшенный проржавевший тупик.

Но то — рельсы, то стрелки, которые человек не только построил и установил, но и снабдил соответствующей сигнализацией: зеленый свет светофора предписывает проследовать по основному пути с нормальной скоростью, а, скажем, два желтых рекомендуют проследовать по запасному пути со скоростью малой.

Ну а в человеческой жизни? Тут тебе нет широкой столбовой дороги, нет камня со знаками из информационной группы Правил дорожного движения, да и книжка, в которой всегда можно заглянуть в эпилог, чтобы узнать, что случилось с героем, на опасном жизненном повороте тебя не поджидает. Свою личную Книгу судеб каждый пишет только сам. Тут каждый идет своим путем, своей колеей, от каждого конкретного человека зависит, как с ней, с колеей, поступить — углубить, облагородить, попытаться срезать угол, найти собственный объезд препятствия или же сойти на обочину и сидеть под кустиком, покуривая и созерцая со стороны, как другие гробят себя в колее. Один лбом таранит преграды, стремясь прорваться к финишу, и не понимает, бедолага, что при таком способе продвижения скорее расшибешь себе лоб, чем достигнешь сияющих вершин. Другой старается упасть на хвост сильным мира сего, чтобы двигаться, подобно мудрому раку из народной сказки, взявшегося бегать наперегонки с лисой. Третий тратит время лишь на то, чтобы отыскать обходные пути…

Да, каждый понимает, что в конце жизненного пути его ждет могильный холмик. И тем не менее живет так, будто впереди у него целая вечность. И в этом и состоит высшая мудрость мыслящей протоплазмы.

…Куда-то меня не туда занесло в этих рассуждениях… О чем, бишь, я?