Илья Глазунов. Любовь и ненависть - Лев Колодный

Была ли когда-нибудь у живописцев такая трибуна? По-моему, ни у кого, никогда не было, как не было такой толпы на персональных выставках, миллионов людей, узнавших то, что от них тщательно скрывали в советских школах, где умалчивали имена замечательных писателей и философов, религиозных мыслителей, отцов церкви, извращали образы выдающихся политических деятелей, обманывали и замалчивали многие события отечественной истории, реабилитированные на больших картинах Глазунова раньше, чем в газетах.

По нескольку часов, стоя перед толпой, говорил Глазунов о наболевшем, вспоминал о прошлом, о встречах с людьми, успевшими войти в историю, поражая слушателей неизвестными эпизодами, фактами, неприкрашенной правдой. Говорил то, что от него никто не ожидал услышать, не страшась наносить удары по устоявшимся авторитетам, влиятельным фигурам.

Люди, задававшие вопросы, пытались выяснить, к какой партии принадлежит Глазунов, кто его союзники, полагая, что он находится в одном ряду с Солженицыным, Говорухиным, что ему близок художник Корин. И узнавали неожиданно, что никак нет, не вместе с Солженицыным и Говорухиным, хотя писал портрет последнего, известного режиссера кино, депутата. Оказывается, что если их объединить, то получится как в басне, где Лебедь, Рак и Щука. Что к творчеству художника Павла Корина относится отрицательно, и это его убеждение разделял патриарх Алексий I, с которым художник в молодости встречался не раз, писал его портрет. Встречался и с Павлом Кориным. Влиятельного живописца просили дать молодому Глазунову рекомендацию для вступления в Союз художников СССР, но тот отказался ее подписать, не захотел портить отношения с руководством творческого союза, стоявшего на страже соцреализма в искусстве.

– Я очень не люблю Корина, – говорил Глазунову Алексий I. – Русский художник – это дух. А у него кожа и кости. Не могу принять его ужасную карикатуру на церковь – «Русь уходящую». Я знал всех тех прекрасных людей, которых писал для картины Корин, изображая их ущербными. Какое счастье, что эта истерическая Русь, состоящая из таких неполноценных больных людей, ушла – вот что он хотел показать.

– Мне не нравится Корин, я прошу меня извинить, – от себя добавил к словам покойного патриарха Глазунов. – Но если вы спросите: «Надо ли открыть музей Корина в Петербурге?» – отвечу: «Конечно!». Если вы спросите: «Нужно ли издать книгу Корина?» – «Конечно!» Но мне он не нравится. Я его не считаю русским художником. Последними русскими художниками для меня были Нестеров и Виктор Васнецов… После них я не вижу русских художников, буду счастлив, если назовете мне их.

Глазунов пообещал слушателям создать картину на тот сюжет, что не смог, побоялся Павел Корин, так и не прикоснувшись кистью к огромному холсту, где собирался представить Русь, уходящую из Успенского собора Кремля.

Попутно узнали слушатели, что все неправильно произносят имя здравствующего патриарха Московского и всея Руси, делая ударение на втором слоге. Нужно правильно на третьем слоге, о чем поведал художнику патриарх Алексий I. Оказывается, неправильное ударение поставил Сталин, в годы войны начавший контактировать с патриархом. После того как вождь начал говорить «Але́ксий», все за ним стали множить ошибку.

На трибуне в Манеже Глазунов выступал не столько как художник, сколько как боец, общественный деятель, призывавший слушателей к активным действиям. Хотя ни к какой конкретной партии себя не относил. Его партия – русский народ. Его правда расходится с правдой любой партии, будь то левая, будь то правая. У него своя Россия, которую никогда не терял.

* * *

Да, на картине «Россия, проснись!» среди прочих есть лозунг, взятый из арсенала прошлого, но он лишь по форме такой, каким его провозгласил в начале XX века монархист Шульгин. Опального старца молодой художник в числе немногих приехал хоронить во Владимир. Для художника национальность определяет не кровь, не гены, не запись в паспорте, не пресловутый пятый пункт, не метрика. «Русский тот, кто любит Россию!» – не уставал он повторять и в дни выставки. Таковыми были его родной дедушка со стороны матери Флуг, питерские родственники Монтеверде, Мервольф, родственник жены Бенуа, в жилах которых текла чешская, немецкая, французская, еврейская, итальянская кровь…

Лейтмотив долгих выступлений выражался в тех же словах, что и на картине, где над куполами православных церквей, над образом Спасителя пламенела надпись «Россия, проснись!».

На этой картине солдат попирал сапогами брошенный на землю меч со словами: «Русские, вон из России». Могут сказать, что такого лозунга не было. Но разве лозунг, сочиненный молдавскими националистами, «Чемодан – вокзал – Россия» – не одно и то же? Картина Глазунова с его лозунгами представляет реакцию на вспыхнувшую при попустительстве московских либералов антирусскую истерию сепаратистов в бывших советских республиках. В них жившие сотни лет русские, или, как придумали, русскоговорящие, то есть воспитанные на русской культуре граждане, вдруг стали иностранцами, людьми второго сорта, меньшинством, нежеланными на родной земле, которая вдруг получила одну национальность: украинскую, белорусскую, казахскую и так далее.

Русских изгоняли из домов, квартир, с работы, лишая элементарных прав, в то самое время, когда под флагом «борьбы за права человека» происходил давно лелеемый в генштабах потенциальных противников развал «империи», СССР, раздел единой армии и флота.

Самые резкие высказывания Глазунова, самые, казалось бы, нереальные образы, наподобие выставленной на продажу русской семьи, спустя время, к несчастью, находят подтверждение в средствах массовой информации, сообщающих о захвате русских, увозимых в дальние селения, где их превращают в рабов, о продаже за границу младенцев и малышей из детских домов, о поставке русских девушек в публичные дома. Русских туристов, «челноков», как выяснилось, нещадно избивала польская полиция. Когда проходила выставка в Манеже, русских моряков в Индии ограбили и избили бамбуковыми палками таможенники. «Бейте, ребята, этих свиней, – кричал погромщикам таможенный суперинтендант, порвавший матросу барабанные перепонки, – это же не Америка, а Россия, нам за это ничего не будет» («Бейте их, они из России». Известия. 1995. 18 янв.). Этот погромщик оказался прав. Местный суд встал на сторону таможни. Россия съела и это блюдо, приправленное индийскими специями.

Глазунов не желает, чтобы Россия продолжала быть в приниженном положении в ближнем и дальнем зарубежье, в каком она оказалась в результате сговора в Беловежской пуще, враз лишившись Байконура, Крыма, Прииртышья, других исконно русских земель… Возмущается, что ее пытаются оттеснить с завоеванных веками позиций, не желает, чтобы она отдавала всем кому не лень добытое предками. Требует, чтобы к ней относились так же, как к Америке, чтобы никто в мире не смел нарушать права русских, как это делают в Прибалтике, где они, числом в сотни тысяч, живут на положении апатридов, людей без гражданства. Жаждет, чтобы каждый русский, как американец, знал: родина нигде его не бросит, не забудет. Вот почему часами выступал перед народом, превратив Манеж в боевой рубеж.

После речи начинался еще один ритуал – раздача автографов. В эти минуты резко возрастала выручка киосков, торговавших буклетами, открытками, каталогами, на которых стремительно расписывался художник. После этой процедуры у него болели плечо и рука.