Свои продают дороже - Ольга Некрасова

Вернулись под вечер, и Татьяна показала брату подделанное завещание. Сашка поелозил здоровым глазом по ее работе.

— Значит, ты наследница? Ой, Таня, не уберечь! Надо все попрятать.

— Игорь уже приставал насчет гаража и машины, — пожаловалась Татьяна. — Руку и сердце предлагает. Саш, я только на тебя надеюсь. Забери машину и ружья. — В темноте брат как поленья вынес и свалил в багажник «Мерседеса» ружья и погнал машину в Софрино.

Бессонная ночь давала о себе знать: Татьяна бродила по квартире, трогая то корешки Змеевых книг, то его трубку с невыбитым пеплом, и засыпала на ходу, но лечь на его постель было страшно. Вика преследовала ее повсюду. То в груде папок, так и валявшихся на полу, бросалось в глаза ее имя, то попадалась под руку серебряная ложечка, которую она вернула Татьяне. Потом зазвонил телефон, подаренный ее отцом. Было неприятно прикасаться к трубке.

— Татьяна Петровна? Искренне соболезную. — Голос был стертый, незапоминающийся. Может быть, Татьяна и знала говорившего, но шапочно.

— Спасибо, — механически ответила она.

— Извините, звоню весь день и не могу застать вас дома. Нам необходимо встретиться, сейчас же! — категорическим тоном заявил стертый голос.

— Только не сейчас, — вяло возразила Татьяна. Она падала от усталости.

— Понимаю, что момент неподходящий, но я его не выбирал. Завтра может быть поздно! — В голосе звучал напор, так похожий на змейский, что Татьяне стало интересно.

— Да что у вас, не пожар же!

— Если бы пожар… Это не телефонный разговор, Татьяна Петровна. Извините, надо было сразу представиться: мое имя вам ничего не скажет, важно то, что ваш муж скончался у меня на руках.

— Вы Есаулов? — спросила Татьяна.

Повисла непонятная пауза, как будто. Обладатель стертого голоса забыл свое имя.

— Нет, Шишкин Никита Васильевич, — наконец сказал он. — Раз вы тут упомянули Есаулова, нам тем более необходимо встретиться.

Выходите же, обвинители мои, и разглашайте это с кровель, вместо того чтобы шептаться на ухо и нахально лгать, говоря об этом на ухо.

Б. ПАСКАЛЬ. Письма к провинциалу

— А вы говорите, пожар, — вздохнул Шишкин. Он только что рассказал Татьяне о второй жизни Змея и сидел, мялся. — Можно закурить?

— Конечно. Мне будет приятно.

На глазах у потрясенной Татьяны Шишкин достал такую же, как у Змея, трубочку с коротким прямым черенком и нагреб из пакетика любимого Змеем голландского табака. Пальцы у него тоже были змейские — короткие и сильные. Если и голосом будет подделываться, значит, нарочно, решила Татьяна. Но Шишкин заговорил своим голосом — стертым, похожим на тысячи других:

— Пожар-то сразу видно, а тут вроде бомбы: лежит и тикает, а часы завел покойник, и теперь никто не знает, когда рванет. Тот, кому доверены компроматы, может ни о чем таком не подозревать. Просто получил инструкции на случай смерти Владимира Ивановича: вскрыть конверт или уничтожить конверт, а может, в прокуратуру послать.

Татьяна то верила Шишкину, то не верила. Какие там компроматы — фотокарточки с волосатыми ягодицами Сохадзе? И потом, как Змею удавалось все скрывать даже от нее, даже после смерти…

— Безымянный! — охнула Татьяна.

Шишкин сделал стойку:

— Безымянный — кличка? Откуда вы знаете?

— Я только прошлой ночью начала догадываться.

Даже нет, получила возможность погнаться. Нашла рукопись: «Отход после приема-передачи денег» и все такое прочее. Думала, наброски к роману, но какие-то странные.

Она спохватилась и замолчала. Каким бы ни был при жизни сочинитель Кадышев, а мертвые сраму не имут…

Ой, а вдруг Шишкин начнет ее шантажировать?! Или по бескорыстной подлости разыщет компроматы и отнесет в газету, чтобы похоронить всех: и жертвы Змея, и самого Змея, и ее, наследницу Змея?! Ничего себе будут заголовочки: «Криминальный капитал Кадышева»! «Наследство шантажиста»!

— Нет, — сказал Шишкин.

— Что «нет»?

— То, что вы подумали, — нет. У меня точно так же, как и у вас, нет причин добиваться истины любой ценой.

— Ну да, у Змея же был на вас компромат, — согласилась Татьяна.

— На лицо, которое я представляю, — уточнил Шишкин. — Но у меня есть и личные мотивы. Или скорее политические, хотя какой я политик… Не знаю, насколько это близко вам, но Владимир Иванович наверняка бы меня понял. Вы не заметили, что пресса подустала ругать тоталитарное прошлое? Смешно писать о бриллиантах Гали Брежневой, когда никого не удивишь кражей алюминиевого комбината. Пишут о тайных операциях, о том, как судьбы мира решались в Кремле. Даже когда с неприязнью пишут, за этим видно уважение. Всем очевидно, что тогдашний бардак — просто цветочки по сравнению с нынешним, хотя бы потому, что это был бардак в сверхдержаве. А молодежь того бардака вовсе не помнит, зато хочет жить в сильной стране. Она презирает поколение пенсионеров, которые прогадили страну, а теперь ходят флагами махать. У молодых своя легенда о Великой Империи; им не хватает героев, а Владимир Иванович Кадышев, Морской Змей, — и есть герой Империи, супермен советских времен, которому все давалось: и служба, и слава, и деньги…

Татьяна терпеть не могла, когда мало чего достигшие в жизни люди заводят разговоры о политике. Приподымаются в собственных глазах, а цена таким разговорам — даже не грош, а минус грош, потому что время у тебя отнимают. У нее муж не похороненный, она вторую ночь не спит, а этот Шишкин…

А этот Шишкин вдруг сказал:

— Здесь на самом деле политика высочайшего, стратегического уровня, то бишь идеология, без которой прикладная политика обречена на провал…

Татьяна опустила глаза: мысли читает, подлец!

— ..Вы можете этого не осознавать, потому что смотрели на Кадышева вблизи, — продолжал Шишкин. — Для вас он был капризный старик с геморроем, а народ будет помнить Морского Змея. Не политиков обгадившихся, а человека действия, героя, символ Империи. Так неужели я, полжизни прослужив Империи, стану разрушать этот символ? Нет, пускай Морской Змей остается легендой. Надеюсь, у вас хватит рассудительности здесь подчистить? Уничтожьте все, что может бросить На него тень, не откладывайте, потому что у таких материалов часто вырастают ноги. И начните с рукописи о Безымянном.

— Да, конечно. Хотите, сожжем ее вместе? — Татьяна засыпала сидя и была готова на что угодно, лишь бы Шишкин поскорее отстал.

— Зачем же, я вам доверяю, — проявил тактичность Шишкин. — Надеюсь, что и вы мне доверяете.

— Опять вы за свое! — вскинулась Татьяна. — Сказано вам было: я понятия не имею, где эти документы — Знаю. Вы думаете, почему я все так откровенно рассказал? Я даже знаю день, когда Владимир Иванович перенес эти документы из сейфа в тайник. Вы тогда лежали в госпитале, — сообщил Шишкин.