Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

Перед глазами у меня стоял наклонный рабочий стол и точные инструменты. О чем она думала все эти годы, пока жандармы плутали в потемках? Она сохранила кассету с анонимными звонками и наверняка припрятала в других местах улики, касающиеся гибели Манон. Она не спешила перевернуть страницу. Но почему?

И вдруг я понял. Сильви Симонис сама искала убийцу. Все эти четырнадцать лет она вела собственное расследование: кропотливо, терпеливо, упорно. У нее были свои улики, свои подозрения. Вот почему она осталась в этом враждебном городе, где ее преследовали несчастья. Она хотела жить рядом с убийцей, хотела идти по его следу и наконец найти его. Да, такое упорство было свойственно ее стойкой натуре, сильному характеру и терпению часовщицы. Такая от своего не отступится. Она жаждала отмщения.

Добилась ли она своего? Ответ мог скрываться в ее гибели. Так или иначе, летом она вычислила убийцу дочери. Но вместо того чтобы обратиться к властям, она решила поймать его сама, возможно даже, казнить собственными руками. Однако вышло иначе. Тот, кто убил Манон, убил и ее, принеся в жертву своему новому ритуалу. Эту жертву он вынашивал годами, ритуал зрел в глубине его мозга, словно раковая опухоль.

Я погасил сигарету и взглянул на пепельницу, полную окурков. Вокруг меня сгустился настоящий табачный туман, и пришлось раздвинуть полог вокруг кровати. Моя версия казалась правдоподобной, но что толку пережевывать ее всю ночь, не имея возможности чем-то ее подкрепить?

Я приоткрыл окно и погасил свет. Глаза у меня слипались. Мне вдруг представились часы Сильви Симонис: песочные, в виде эллипса, с резными корпусами, с бронзовыми позолоченными фигурками, держащими лук, молоточек, рожок… Я задремал, но часть сознания продолжала бодрствовать. Карманные часы… Циферблаты, окруженные ракушками… Украшения в виде листьев, земных сфер, лир…

И вдруг из-за часовых стрелок надвинулась тень. Черный силуэт в рединготе и шапокляке. Я не мог различить его черты, но знал, что его намерения пагубны. Сразу вспомнился Мефистофель и Дапертутто из оперы «Сказки Гофмана». Тень склонилась надо мной, придвинула губы к моему уху и прошептала: «Я нашел жерло».

Это был не голос с кассеты, а голос Люка. Я выпрямился как раз вовремя, чтобы увидеть его глаза, красные от ярости. Именно эти глаза смотрели на меня из зарослей у монастыря Богоматери Благих дел.

– Суеверия. Обычные предрассудки.

– Но эти бедствия поражали ваши края?

– Я не историк, но, по-моему, все это яйца выеденного не стоит. Вы ведь знаете, про легенды говорят, что они рождаются из реальных фактов. А в Сартуи только дым без огня.

Было семь утра, и отец Мариотт сосредоточенно макал в кофе с молоком бутерброд с маслом, словно биолог, готовящий вакцину. Пяти часов отдыха хватило моему телу, но не мозгу.

– А «дом с часами» действительно построен на болотах?

Мариотт досадливо поморщился. Я портил ему весь завтрак.

– Можно посмотреть по гидрографическим картам. Знаю только, что объездная дорога, расположенная немного восточнее, проложена по влажным почвам, которые пришлось осушать и оздоровлять. А дом, о котором вы говорите, или, по крайней мере, его фундамент, был построен около двух веков тому назад. Откуда же мне знать? Вам что, в самом деле нужны все эти сведения? Это для вашего репортажа?

Пожалуй, он был единственным человеком в городе, кто еще верил, что я журналист. Отличный пример оторванности Церкви от мира.

– На самом деле я пишу книгу, и мне хотелось бы поточнее воссоздать окружающую обстановку.

– Книгу? – Он недоверчиво посмотрел на меня. – Книгу? О чем же, Господи?

– Об истории семьи Симонис.

– Уж не знаю, кому это может быть интересно.

– Вернемся к жителям Сартуи. Они-то верят в злой рок, нависший над городом, и в магическую силу дома?

Священник допил кофе с молоком и проворчал:

– Здешние жители готовы верить во что угодно. Что же до других долин, то достаточно там оказаться, чтобы услышать настоящее название Сартуи: долина Дьявола.

– И конечно же, после убийства Манон стало еще хуже?

– Это еще мягко сказано.

– А уж тем более после убийства Сильви.

Он поставил чашку и посмотрел мне прямо в глаза:

– Друг мой, хочу вам дать совет: не лезьте вы во все это.

– Во что?

– В местные предрассудки. Это же бездонная бочка Данаид.

– В первый вечер вы мне сказали, что поставили исповедальню в пристройке для неотложных случаев. Эти случаи связаны с суевериями, так ведь? Прихожане боятся дьявола?

Мариотт встал и взглянул на часы:

– Семь часов. Я уже опаздываю. Сегодня воскресенье, – он делано рассмеялся. – Для кюре это тяжелый день! Месса утром и матч после полудня!

Как будто в подтверждение его слов в церкви зазвонили колокола. Он поспешно схватил чашку и тарелку. Я предложил:

– Оставьте. Я уберу.

Он благодарно взглянул на меня и исчез, хлопнув дверью. Нет, решительно священник не был со мной до конца откровенен. Все, что он говорил, было правдой, но о чем-то он постоянно умалчивал.

Я убрал со стола и поставил тарелки и приборы в посудомоечную машину. Нет ничего лучше, чтобы поразмыслить. Я по-прежнему чувствовал, что над фактами витает какая-то высшая сила. Зловещие легенды сыграли свою роль в обоих убийствах – в этом я был уверен. Убийца вдохновлялся ими. Возможно, он даже действовал под влиянием всех этих сказок о демонах и часах…

Приняв в раздевалке дортуара ледяной душ, я собрал сумку, засунув туда свои находки – аудиокассету и книгу о легендах Юра, – и положил все это в багажник машины. Я не исключал, что уезжать мне придется в спешке. В самое ближайшее время Стефан Сарразен силой выставит меня отсюда.

8 часов

Рановато, чтобы звонить по телефону, особенно в воскресенье, но выбора у меня не было. Я обошел вокруг дома священника и закурил, прохаживаясь вдоль бейсбольной площадки.

Первый звонок – Фуко. Никто не отвечает. Ни по мобильному, ни по домашнему телефону. Я попытался дозвониться до Свендсена. То же самое. Проклятье! Что же, я так и буду здесь сидеть со своими вопросами и новыми уликами? Я просмотрел записную книжку, стуча зубами от холода, и позвонил старому знакомому. Три гудка, и мне, наконец, ответили. Узнав мой голос, он рассмеялся:

– Дюрей? Сколько лет, сколько зим! Каким ветром тебя надуло?

– Веду расследование. Сверхсрочно.

– В воскресенье? Как всегда, вне графика.

– Ты можешь мне помочь или нет?

Жак Деми (тезка кинематографиста) был моим однокурсником в Полицейской школе и гением Отдела финансовых расследований. У себя в отделе он получил прозвище Счетчик.