И никакая сила в мире... - Лори Макбейн

Данте не так уж сильно переживал бы из-за Конни, если бы тому не было так тяжело свыкнуться со своей новой ролью воспитанника маркиза Джейкоби. Мальчик страшно стеснялся принимать участие в семейных торжествах, предпочитая есть на кухне или в компании Хьюстона Кирби. Тот, хотя и стал весьма обеспеченным человеком, заявил, что слишком стар, чтобы менять привычки, и будет питаться у себя в комнате, подальше от хозяина и остальных слуг. Данте сообщил старому дворецкому, что освобождает его от этих обязанностей, но Кирби, вытянувшись во весь свой крошечный рост, заявил тоном оскорбленной добродетели, что, несмотря на новообретенное богатство, по-прежнему считает величайшей честью для себя служить маркизу Джейкоби. Может быть, когда-нибудь и наступит такой день, когда его изуродованные артритом суставы и слабые глаза откажут ему окончательно. Тогда, возможно, он подумает о том, чтобы подыскать проворного молодого человека в услужение маркизу. И только тогда, но никак не раньше, по воле Господа и с разрешения маркиза, он и поселится наконец в каком-нибудь тихом месте, чтобы провести свои последние дни в тишине и покое.

Ну а Конни Бреди был еще достаточно юным, чтобы без особого труда усвоить манеры джентльмена. И уж поскольку он стал официальным опекуном мальчика, Данте Лейтон твердо намеревался сделать все от него зависящее, чтобы тому никогда больше не пришлось стыдиться своего воспитания или по невежеству навлечь позор на свое имя. Так что, когда герцог и герцогиня пригласили бывшего юнгу присоединиться к ним за семейным столом, Данте Лейтон настоял, чтобы Конни непременно принял приглашение. Но ему пришлось покривить душой, сказав, что от своего воспитанника он требует такого же беспрекословного повиновения, как от юнги в те недавние времена, когда они оба стояли на палубе «Морского дракона».

– Она не умрет, кэп? – дрожащим голосом спросил Конни, подходя к Данте. Узкие плечи его поникли, но мальчик не опустил головы, твердо встретив взгляд человека, который никогда не лгал ему и не кривил душой. – Нет?

Бросив растерянный взгляд на темноволосую головку, Данте молчал, не зная, что сказать.

– Конечно, нет! – прозвучал в тишине мягкий голос леди Мэри, ее глубокие серые глаза сияли сочувствием и добротой. – Разумеется, первые роды – тяжкое испытание для любой женщины, но леди Рея Клер молода, у нее прекрасное здоровье, а самое главное – она всей душой хочет этого ребенка. Не стоит волноваться, – проговорила леди Мэри.

– И с ней все будет в порядке, не так ли? – спросил Данте, но по голосу было понятно, что ему требуется гораздо больше, чем просто разувериться в своих опасениях.

– Дело в том, что я порой и сама не всегда отчетливо понимаю, что же мне представляется в моих видениях продолжала леди Мэри, улыбка которой при виде широко раскрытого от удивления рта Конни стала чуть-чуть лукавее, – поэтому предпочитаю особенно не распространяться об этом. Конечно, не считая тех случаев, когда мой дар предвидения может спасти чью-нибудь жизнь.

– Так, значит, вы что-то видели, не так ли? – требовательно спросил Данте, и губы его побелели. Лицо напоминало маску ужаса.

Улыбка леди Мэри исчезла при виде его страха, она бросилась к нему и коснулась судорожно сжатых кулаков.

– Вы должны верить в то, что все будет хорошо, Данте, – прошептала она, и ошеломленному Лейтону показалось, будто ее глаза заволокло серебристой пеленой неведомой тайны. Дрожь пробежала по его телу, когда он подумал, что за видения являются этой необыкновенной женщине. – Пока еще не время, – странно изменившимся голосом произнесла она, склонив голову, будто прислушиваясь к звучащим в душе неведомым голосам. – Но придет день, когда я расскажу вам о том видении, где таинственно переплелись дикий тимьян и терновник, а над ними плыли облака, и края их золотило заходящее солнце. А еще я расскажу вам о море, о солнце и луне.

Данте Лейтон невольно вздрогнул. Леди Мэри всегда ему нравилась, он успел искренне привязаться к ней, но сейчас Данте вдруг показалось, что он имеет дело с помешанной. Он поежился. Как раз в эту минуту тяжелые двойные двери, ведущие в комнату, с треском распахнулись настежь и герцогиня с бледным, помертвевшим от усталости лицом почти вбежала к ним. Она покачнулась, и мигом очутившийся рядом Люсьен Доминик подхватил ее. Жена склонилась к нему, черпая в его объятиях уверенность и силу.

– Рея?!

Выглянув из-за плеча мужа, Сабрина Доминик с трудом выдавила улыбку:

– С Реей все прекрасно. Что же касается вас, Данте Лейтон, то вы стали счастливым отцом на редкость горластого сына!

Прошло всего несколько дней, и преподобный Смолли проводил службу в старинной маленькой церкви. Крестили Кристофера Доминика Лейтона, графа Сэндрейка, первого внука герцога и герцогини Камейр. Все называли его лорд Кит. Это был поистине прелестный малыш с крошечной головкой, покрытой густыми кудрями, и оглушительным ревом, который был слышен во всех уголках старой церкви и заставлял бедного священника испуганно вздрагивать. Юный граф так вопил, что преподобный едва слышал сам себя.

Когда обряд был закончен, святой отец с немалым облегчением принял приглашение вернуться в замок, тем более что в роскошной Китайской гостиной крик юного лорда Кристофера звучал как-то тише и не так приводил его в содрогание. А уж когда юная мать мило извинилась и унесла новорожденного, чтобы покормить его милость, преподобный и вовсе воспрянул духом. Теперь он мог наконец без всяких помех потягивать ароматный херес, предаваясь блаженным мыслям о скором уходе на покой.

Вежливо извинившись, Данте отделался от своих собеседников, чтобы последовать за женой. Ему удалось настичь ее у лестницы. Он протянул руки и забрал у нее сына. Осторожно подхватив вдруг замолчавшего малыша одной рукой, Данте обнял Рею за плечи и привлек к себе. Так, втроем, они и поднялись по огромной парадной лестнице замка.

– Я уже говорил, как благодарен тебе за сына? – спросил он, не отрывая взгляда от крошечного личика, едва заметного среди покрывал из тончайшего козьего пуха.

– Много раз, милорд, – отозвалась Рея.

– А я говорил тебе, что от твоей красоты у меня замирает сердце?

– Тысячу раз, милорд, – с улыбкой ответила Рея.

– А говорил я, сколько счастья ты привнесла в мою жизнь? – спросил он.

– Еще чаще, милорд, – подтвердила она, и чарующая улыбка стала еще прелестнее.

– А говорил я, что люблю тебя больше всего на свете? – осведомился он.

Рея застенчиво опустила глаза.

– О да, милорд. Хотя, думаю, я гораздо быстрее поверила бы, если бы вы доказали свою любовь на деле, – прошептала она, и от этих слов Данте бросило в жар.

Ведь прошло уже немало месяцев с тех пор, когда он в последний раз занимался любовью со своей женой.

Он окинул ее таким взглядом, что у Реи запылали щеки.

– Ага, миледи! Похоже, я сделал ошибку, уделив столько времени словам.

– Вот именно, милорд, – подтвердила она, невольно остановившись по старой привычке перед знаменитым портретом предка, жившего в эпоху Елизаветы.