Уникум - Варвара Клюева

Господи, ну почему это не случилось на час позже? Я знала, что не смогу провести операцию, но выхода у меня не было. Даже если бы немедленно вызвали второго хирурга, он наверняка бы не успел. А у меня все-таки был шанс. Я отправилась в операционную.

Девочку готовили к операции прямо там — времени перевозить ее с места на место не было. Я изо всех сил старалась собраться, но затуманенный мозг работал медленно, пальцы стали словно чужими. Девочка умерла.

На следующий день подлец Абрамцев заявился ко мне домой и поставил ультиматум: либо я выхожу за него замуж, либо он рассказывает родителям девочки, что я делала операцию в состоянии наркотического опьянения. На мою угрозу, что я расскажу главврачу, кому обязана этим состоянием, он только спросил с усмешкой: «А свидетели у тебя есть?»

Клянусь, если бы речь шла только о суде и моей дисквалификации, я никогда бы не уступила этому наглому шантажу. Но смотреть в обвиняющие глаза раздавленных горем родителей… это было выше моих сил. Я согласилась стать женой подонка.

Последующие три года были для меня сущим адом. Мой муж оказался нравственным извращенцем — садистом. Он никак не мог простить мне, что когда-то я его отвергла, что вышла за него без любви, из страха перед разоблачением. Он куражился надо мной, как мог. Это я еще могла бы понять: оскорбленное самолюбие, желание взять реванш, унизить обидчика хотя и не похвальные, однако достаточно распространенные чувства. Но моему мужу просто доставляло удовольствие издеваться над людьми. Например, он завязал переписку с Николаем, человеком, который безнадежно меня любил, и в письмах рассказал ему историю своей женитьбы. Мало того, он подробно описывал, как заставляет меня расплачиваться за проявленную некогда строптивость. Николай позвонил мне на работу. Он был в ужасном состоянии. Кричал, грозил Абрамцеву, чуть не плакал. Не знаю, как мне удалось его успокоить. Я заклинала его ничего не предпринимать — ведь любые действия, направленные против моего мужа, рикошетом ударили бы по мне.

Через некоторое время выяснилось, что Абрамцев — морфинист. В клинике он еще как-то держался, обходился без дозы, но это давалось ему все с большим трудом. У врачей глаз наметанный, мои коллеги быстро сообразили, что происходит, но из жалости к Абрамцеву и уважения ко мне закрывали на все глаза. А Абрамцев постепенно опускался все ниже.

Два года назад в гостях у знакомых я повстречала Владика и вскоре полюбила его. Он знал, что я замужем, и, несмотря на явную увлеченность мной, старался держаться подальше. К тому же у нас в Мичуринске Владик бывал только наездами. Поэтому около года наши отношения никак не развивались, хотя и мне, и ему было ясно, что нас тянет друг к другу. Потом кто-то намекнул Владику, как на самом деле обстоят дела в моей семье, и он пришел ко мне за подтверждением. Я рассказала ему все, как есть, утаила только историю с погибшей девочкой. Владик решил, что Абрамцев, воспользовавшись отчаянием, в котором я пребывала после смерти того мальчика, посадил меня на иглу и таким образом добился моей зависимости и получил согласие на брак. Я не стала его разубеждать, сказала только, что наркотиков давно уже не употребляю.

Мы с Владиком объяснились и решили пожениться, как только я разведусь с Абрамцевым. К тому времени я уже перестала бояться, что он расскажет правду родителям девочки. Все-таки прошло три года, и их горе, наверное, притупилось. Да и кто поверит опустившемуся наркоману?

Я пришла домой и с порога объявила мужу, что немедленно от него ухожу. Абрамцев мерзенько рассмеялся и сказал: «Давай-давай, катись к своему любезному. Только захочет ли он с тобой знаться, когда я ему расскажу, что ты зарезала ребенка?» Я остолбенела. Мне и в голову не приходило, что мужу может быть известно о Владике. Ведь до того дня мы встречались очень редко и только в гостях. Я предполагала уйти к родителям, подать на развод, а потом перевестись куда-нибудь в другой город, чтобы Абрамцев потерял меня из виду. Так я могла немного оттянуть момент, когда Владик узнает правду о девочке. Понимаешь, Варвара, я очень боялась его потерять. Ты сама знаешь, насколько Владик чистый и порядочный человек. Вдруг он не смог бы простить мне ту ошибку? Рано или поздно, я все сама бы ему рассказала, но к тому времени мы были бы женаты…

«Тебе никто не поверит, подонок!» — крикнула я мужу вне себя от ярости.

«А у меня свидетель есть. Медсестричка. Она заметила, что ты тогда была под кайфом. Я, пожалуй, скажу твоему драгоценному, что с тех пор и сам на иглу сел, — мертвая девочка мне спать по ночам не давала, а любовь к тебе мешала потребовать справедливого наказания». И он захихикал еще омерзительнее.

Я не могла больше находиться с ним под одной крышей и вышла на улицу. Там я долго бродила, пыталась придумать какой-нибудь выход, но тщетно. Наконец, так ничего и не решив, я вернулась домой.

Абрамцев спал. С дивана свешивалась его оголенная рука, на полу валялся шприц. Я не стала его поднимать, а достала из ящика стола другой. Абрамцев давно уже не скрывал от меня, где держит запасы морфия. Я взяла три ампулы и в три приема ввела их содержимое мужу в вену. Потом оттерла их подолом, вложила в руку Абрамцева и сжала ладонь. Когда я выпустила его руку, она опять свесилась плетью, и ампулы упали на ковер. После этого я собрала свои вещи и ушла к родителям.

Полгода весь Мичуринск только и говорил, что о несчастном наркомане, который покончил с собой, когда его бросила жена. Причина смерти ни у кого не вызвала сомнений. Я рассказала следователю, что в тот день решила уйти от мужа и осуществила свое намерение. Владик подтвердил мой рассказ. О пагубном пристрастии Абрамцева к морфию знал каждый второй житель города. Мотива для убийства мужа у меня как будто не было. Плохо со мной обращался? Так потому я и ушла. Материальной выгоды от его смерти я не получала. Сбережений у нас не имелось, прописана я была у родителей и на квартиру не претендовала.

На Владика вся эта история произвела очень тяжелое впечатление. Он чувствовал себя виноватым и боялся, что то же чувство мучит меня. С неподражаемой деликатностью он намекнул мне, что поймет, если я передумаю выходить за него замуж, как бы ни было это для него горько. Ты, конечно, понимаешь, каков был мой ответ. Через полгода мы поженились.

Я была очень счастлива.

А потом мы приехали сюда. Встреча с Николаем стала для меня полной неожиданностью. Он перебрался сюда совсем недавно — поменял свою квартиру в Тамбове на дом в Крыму. После того звонка мы с ним не поддерживали никаких отношений. Не могу сказать, что я очень обрадовалась встрече — слишком много грустных и страшных воспоминаний нас связывало, — но и дурного предчувствия у меня не возникло.

В тот день, когда вы затеяли шашлыки, Николай пришел ко мне в номер. Он сказал, что долго мучился сомнениями и хотел все забыть, но, увидев меня, понял — это знак свыше. Я испугалась, что сейчас он начнет объясняться в любви, но все оказалось куда страшнее… За три дня до смерти Абрамцев отправил Николаю письмо, в котором сообщал, что у меня появился «хахаль». «Но ничего, — писал он. — Я преподнесу этим голубкам чудесный свадебный подарок». Дальше, как ты понимаешь, шло подробное описание всего, что он собирался нам с Владиком устроить. Николай написал ответ, в котором заклинал Абрамцева оставить меня в покое, а спустя неделю кто-то из сокурсников сообщил ему о самоубийстве его адресата. Это известие поразило Николая. Он лучше других знал Абрамцева и понимал, что такие типы с собой не кончают. К тому же это злосчастное письмо…