Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Охрана метнулась и принесла скамейку, на которую пришельцы и уселись. Один из них, условно полковник, достал портсигар, золотой или позолоченный, вынул сигарету и прикурил от массивной бензиновой зажигалки. Прищурившись, посмотрел на меня сквозь дым. Видимо, таким образом он создавал антураж. Оставалось еще закинуть ногу на ногу, и совершенно не лишним были бы белые перчатки или шляпа.

За хохмами я скрывал беспокойство. Не страх, а именно беспокойство. Выброс адреналина сходил на нет, и общая усталость, характеризующая откат после любой драки, вполне могла сыграть со мной плохую шутку. Наверняка сейчас мне предстояло хорошенько поработать мозгами.

— Где ты научился так драться? — наконец-то озвучил полковник.

— Войсковая разведка, — не стал я разочаровывать.

— Ты из будущего?

— Именно. Там и научился.

— Что еще умеешь? — спрашивал только полковник. Капитан совершенно не вмешивался, не фиксировал ответы. А что их фиксировать, все это уже было мной рассказано неоднократно.

— Если по военной части — умею все. Я говорил об этом. Ничего нового добавить не могу, в моих допросах все есть. Я хороший военный специалист, — постарался я максимально кратко и информативно донести до них свои мысли.

— Ахмед заплатит за тебя цену в пять раз. Выгодно. Или ты остаешься у меня. Какой вариант предпочитаешь?

Вот мы и подошли к сути. Хорошо, что не стали тянуть резину, запугивать. Это свидетельствовало об уме и дальновидности. А как раз вот эти качества не могли меня радовать. Впрочем, чего тут думать. К Ахмеду за цену в пять раз мне совсем не хотелось. По большому счету подобный вариант я держал в уме, когда ломал зверька. Все же на глазах, красиво, и я старался очень эффектно сработать. Это был один из шансов, и он выстрелил. Я заинтересовал собой этих военных.

— Второй. Только мне бы хотелось узнать, в чем тут дело. Можете смеяться, но я реально из будущего. Объясните, что здесь творится.

Командиры переглянулись, и один из них, определенный мной как полковник, встал с лавки.

— Хорошо. Задавай вопросы. Я скажу Ахмеду, что ты не продаешься… — Старший, сделав пару шагов, обернулся: — Ты знаешь их язык?

Я честно покачал головой:

— Только несколько фраз.

Что делать, если ты… мертв?

Если твою плоть разорвали пули и над ней тщательно поработал нож. Да тебя бы и мать родная не узнала в измазанном кровью и землей теле, торопливо брошенном в неглубокой балке.

Ты был упрям, когда это и в самом деле было нужно. Не произнес того, что хотели от тебя услышать, и последний удар в сердце был надежным и деловитым. Мстительным. Стая, которая напала на след тех, кого ты защищал, по твоей вине лишилась двоих участников. Ты хотел после этого милосердия к себе?

Нет, конечно…

Свиридов сидел на траве, по-турецки скрестив ноги. Сорвал несколько сочных, зеленых стеблей, сжал в кулак, чувствуя их податливую упругость кожей. Он чувствовал. Солнце, светящее в лицо, мягкую теплоту земли, свежее дуновение ветра, охлаждающее кожу. Муравья, бегущего по пальцам. Лейтенант поворачивал руку, и насекомое, перебирая ножками, проскочило на обшлаг рукава, промчалось по предплечью.

Свиридов опустил взгляд. И снова, как несколько секунд тому назад, посмотрел на свои ноги. Совершенно целые.

Не удивляясь уже, аккуратно провел кончиками пальцев по лицу, не обнаруживая запекшейся крови и открытых ран. Не чувствуя никакой боли. Будто бы все, произошедшее с ним, было одним длинным сном.

Лейтенант в унисон своим мыслям несогласно качнул головой. Плен и лагерь он бы с радостью посчитал привидевшимися. И время, проведенное им в составе Восточного батальона, с легкостью бы объявил горячечным кошмаром. Но только не последние два дня его жизни. Только не их.

— Нет! — произнес он громко, утверждая свои чувства голосом. — Только не их!

Черт побери, как бы этого не хотелось! Принимая то свое, последнее решение, Свиридов четко осознавал, что не об искуплении идет речь. И не о прощении, которое он, без сомнения, должен был заслужить. Дело было в конкретных людях — Терехове, Ваньке и Даниле и, конечно же Насте, да и во всех остальных разведчиках. Тогда было одно стремление — здесь и сейчас встать, остановить немцев и дать уйти своим.

И если это не правда, и он погиб как-то по-другому, то значит, погиб он зазря. Или пуще того, ему привиделось все, и он жив. Тогда еще горше. Тогда он жив — зря.

— Лейтенант? — услышав, Свиридов повернулся, и… облегченно вздохнул. Проворно поднялся на ноги и сделал несколько шагов навстречу Илюхину. Увидел ровно то же легкое непонимание в его глазах и растерянность. Парадоксально, но именно это и успокоило.

— Ты погиб. Прикрывая ребят. Так? — Свиридов пожал руку своему сержанту. Отчасти, чтобы убедиться, что тот настоящий. Живой. Рука оказалась теплой. Илюхин, крепко ответив на рукопожатие, кивнул:

— Так, — и подумав секунду, добавил. — Одного я свалил.

— Видел, — тут же ответил Свиридов, — я видел это. Я последним оставался из нас.

Они замолчали. Будто бы по команде повернулись, глядя в сторону приближающихся к ним людей. Убитых на их глазах… несколькими минутами ранее. Илюхин аккуратно высвободил свою руку из ладони Свиридова. Хмыкнул, стараясь за нехитрым этим действием скрыть свою растерянность.

— Лейтенант, — Жилов и Захаров остановились в нескольких шагах от них. Невредимые. И удивления на их лицах не было. Его место заняло понимание, и… легкие, недоверчивые улыбки.

Казалось бы, самое время разразиться речами, перебивая, заглушая друг друга, спрашивать и спрашивать, однако ничего такого не произошло. Они просто стояли, рассматривая один другого, будто видя в самый первый раз. Говорить не хотелось. Будучи вместе, жизнь назад, они сделали гораздо больше, нежели могут значить любые слова.

— А капитан и его люди? А ребята? Что с ними? — первым нарушил молчание Жилов.

— Не знаю. Мы все погибли, — покачал головой Свиридов. — Я последний оставался. Выстрелили по ногам, взяли. — Лейтенант замолчал.

Никто не решился торопить его, а сам Свиридов использовал короткую паузу на воспоминания. Те пару минут, что он выиграл преследуемым, возможно, они спасли их? Очень хотелось надеяться на это и верить.

— Я ничего не сказал им, — закончил свою мысль лейтенант.

— Правильно, — коротко кивнул Илюхин. И в этом «правильно» не было ни капли сострадания и сопереживания. И жалости тоже не было. Лишь одна констатация факта, суровый, но наиболее справедливый вердикт — правильно. Хоть раз в жизни, пусть на исходе ее, а все же — верно.

Может, оттого они сейчас здесь? Не в аду, на сковородке у чертей, не в какой-то вечной пустоте и не где-то еще, под землей, к примеру. А именно тут, где трава, ветер, и они — не растерзанные пулями трупы, которые никто не похоронит, а живые?