Чаша страдания - Владимир Голяховский

Мария застала старика молящимся в своем углу. Он быстро-быстро кланялся, раскачивался и пел еврейскую заупокойную молитву «Каддиш». Тетя Оля и обе ее дочери, Клара и Зина, сидели на полу, распустив волосы, тоже раскачивались и плакали. Молитв они не знали: еврейским женщинам и не полагается читать заупокойные молитвы, это дело мужчин. Но по традиции им так и полагалось сидеть на полу с распущенными волосами. Марии никогда не приходилось этого делать, но она тоже подсела к ним и так же распустила волосы. Все они молча плакали.

В газетах появилось краткое сообщение: «В результате несчастного случая скончался народный артист Советского Союза, лауреат Сталинской премии Михоэлс». Подписи нескольких высокопоставленных деятелей культуры удостоверяли эту ложь. Все же хоронить Михоэлса было разрешено с почетом. Малая Бронная улица, где находился Еврейский театр, была запружена такой толпой, какой давно не бывало в Москве. Все театральные работники и многие деятели искусств шли сюда, дипломаты и иностранные корреспонденты останавливали свои машины за несколько кварталов и шли в толпе пешком. Было там и множество агентов КГБ.

Только одной важной черной машине с правительственным номером милиционеры разрешили подъехать почти вплотную к театру. Толпа, состоявшая почти исключительно из евреев, жителей столицы и приехавших на прощание из других городов, была удивлена и недовольна, когда из машины вышла немолодая женщина с лицом, скрытым под густой вуалью.

— Кто это такая? Евреи не ездят на правительственных машинах. Чего ей здесь нужно?

Кто-то узнал:

— Это жена Молотова, Полина Семеновна Жемчужина.

— А она что — еврейка?

— Еврейка, у нее даже сестры живут в Израиле.

Перед Жемчужиной расступились, она подошла вплотную к гробу, встала рядом с членами Еврейского антифашистского комитета. Ближе к ней стоял Ицик Фефер. Она наклонилась с нему:

— Я не верю, что это был несчастный случай.

Фефер покивал головой и на всякий случай испуганно оглянулся: не подслушивает ли кто? Жемчужина достала что-то из сумочки и положила на край стола, где стоял гроб. В толпе, ближе к ней, прошел шепот:

— Она положила камень. Вы видели? Жена Молотова положила не цветы, а традиционный камень, как полагается по еврейскому обычаю.

— Да, это старинный еврейский обычай…

Сразу после этого Жемчужина ушла.

* * *

Мария Берг спешила с работы. С трудом протискиваясь сквозь толпу, чтобы войти в фойе театра, она видела, как недалеко от нее так же протискивается Илья Эренбург. Сначала она даже не узнала его: у него был абсолютно потерянный вид. Такое выражение лица бывает у человека, когда он понимает, что рухнули все надежды. Потом Мария присоединилась к группе родственников — жене и двум дочерям Михоэлса, и поддержала под руку растерявшуюся от горя тетю Олю. В традиционной черной кружевной накидке на голове, тетя все время рыдала:

— Ой, Соломончик, Соломончик наш!..

Дядя Арон стоял в окружении стариков из синагоги, рядом с ним — главный раввин, они постоянно шевелили губами — почти беззвучно шептали еврейские молитвы — и качались. Арон и старики были недовольны, что Михоэлса хоронят не по еврейскому обычаю. Они собрали группу из десяти мужчин и читали полагающуюся на похоронах молитву «Каддиш». В этой группе стоял и Зика Глик, приехавший из Риги. Но внимание окружающих привлекал генерал, он выделялся своей военной формой.

Многие удивлялись, спрашивали:

— Кто этот генерал?

— Это двоюродный брат Михоэлса — профессор медицины Мирон Вовси. Он очень знаменитый человек, академик и главный терапевт Советской армии.

* * *

Михоэлса похоронили на Новодевичьем кладбище. И вслед за похоронами был закрыт Московский еврейский театр, а за ним еврейские театры в Минске, Одессе, Черновцах, Биробиджане — повсюду. Председателем Еврейского антифашистского комитета был назначен Ицик Фефер.

Желая проявить инициативу, он написал докладную записку Молотову, заместителю Сталина, с предложением образовать в Крыму Еврейскую автономную область, и ждал ответа. Феферу передали, что товарищ Молотов отнесся к его предложению положительно. Но откуда было ему, да и кому бы то ни было знать, что Молотов — это человек, предававший всех, кто к нему обращался? Так он предал доктора Льва Левина, который лечил его и с которым он дружил, так он предал его сына. Теперь Молотов передал бумаги Еврейского комитета в КГБ, а там вопросы решали по-своему и всегда на один лад: измена!

Неожиданно Фефера вызвал новый генерал КГБ, назначенный вместо Райхмана:

— Кто вел протоколы заседаний комитета?

— Я вел.

— Прошу вас представить их мне лично.

И Фефер передал ему все свои записи протоколов заседаний. Вскоре Еврейский комитет был распущен, а потом были арестованы все его члены.

Через неделю после похорон Михоэлса на правительственную государственную дачу Молотова, расположенную рядом с дачей Сталина, под Москвой, явился генерал КГБ в сопровождении нескольких офицеров. Молотов вышел к ним в прихожую, удивился:

— Что вам нужно?

— У нас приказ арестовать вашу жену Полину Семеновну.

Молотов не спросил — от кого приказ, такое распоряжение могло исходить только от Сталина. Почему? Молотов работал с ним сорок лет, с 1912 года. Когда-то, в 1921 году, он уступил Сталину свое место секретаря ЦК партии. Сталин превратил формальную должность в пост генерального секретаря и сумел выдвинуться. С тех пор Молотов всегда был его заместителем, всегда оказывался на вторых ролях. Они дружили семьями, их жены и дочери были подругами. И не было случая, чтобы Молотов не исполнял все его указания. Что же могло случиться?

Как министр иностранных дел, Молотов понимал, что ненависть Сталина к евреям усилилась после провала его планов относительно союза с Израилем. Молотов знал Сталина: это было проявлением его нелюбви к евреям. Она накапливалась в нем давно, но с тех пор как его дочь Светлана вышла замуж за еврея Морозова, против его воли, Сталин все более подозрительно относился к евреям, он становился открытым антисемитом. Молотов лучше других видел, как менялся его характер. Сталин даже стал отдалять от себя его, близкого друга и преданного соратника.

Молотов испугался: он знал, что Сталин не пощадит никого. Страх перед Сталиным жил в его душе всегда, и в этот трагический момент страх победил в нем все, он был сильнее всех его душевных сил и привязанностей. И Молотов предал жену, с которой прожил больше тридцати лет, как предавал многих своих друзей. Он не стал звонить Сталину, спрашивать, спорить, просить, умолять. Он сел в кресло и зарыдал. Полина Жемчужина оказалась более стойкой, она только прищурилась, когда ей показали ордер на арест, потом наскоро собрала небольшой чемодан с бельем и вещами. А Молотов все сидел и плакал. Он встал только, чтобы проводить ее до двери, шел, еле таща ноги. И ее увезли.